Глава из книги Елены Панюхиной «Экспедиция на вырост», сюжет которой основан на реальных исторических событиях.
Сверстников для дружбы в Петропавловском остроге у Лаврентия не было. Их заменили собаки. Мальчик с грустью думал о неотвратимом расставании с упряжкой весной. Ну как же псы без него? Кто лучше, чем он очистит от колтунов лапы? Кто в мороз даст им тёплой опаны (Прим. опана – ж. камч. корм для собак, разварная вяленая рыба)? Кто не поленится откопать лёжки после снегопада? У Лаврентия вошло в привычку здороваться с собаками по утрам, подходить к каждой и говорить что-нибудь приветливое. Собаки в нетерпении ждали этой минуты. Они уже не шарахались от человека, а наоборот, гавкая, тянулись к мальчику. Виляли хвостами, счастливо повизгивали, потом заваливались на бок, подставляя живот – высшая степень доверия.
Николай Абакумов иногда через забор наблюдал эту картину и укоризненно качал головой:
– Ой, избалуешь ты мне их, парень. Испортишь! Ведь не ты ими в дороге командовать станешь – они тобой!
Лаврентий улыбался:
– А давай, дядя Николай, посоревнуемся! У тебя ж четыре собаки остались, запрягай! Кто быстрее до озера Верхнего доедет?
Но от гонки Абакумов отказывался. То ли считал это ниже своего достоинства, то ли побаивался проиграть мальчишке.
Главной заботой Лаврентия оставались дрова. Вместе с Алексеем Киселевым они выезжали на упряжке к лесу, рубили, пилили, укладывали поленья в сани. На гружёной нарте Лаврентий возвращался в острог. Алексей же обратно пять вёрст шёл пешком: слишком тяжело собакам, да и сани, хоть и сделаны изумительно прочно, тоже могли не выдержать веса.
А любимым развлечением этой зимой стала подлёдная рыбалка. Заготовленной рыбы, конечно, было много, но в основном солёной и сушёной, а очень хотелось свежей. Поэтому, когда устанавливалась хорошая погода, и находилось несколько часов свободного времени, Лаврентий собирал удила, запрягал собак и ехал вдоль бухты на один из протоков реки Авача – обычное место рыбалки у здешних жителей. Не слишком далеко, чуть больше часа в один конец. Упряжку оставлял на берегу, долбил топориком лёд в подмёрзшей лунке, закидывал многокрючковые снасти с блесной из медной пуговицы или с кусочками сырой рыбы, расстилал оленью шкуру и усаживался ждать. В зимнее время в Авачу заходили на нерест желтобрюхая навага и серебристая корюшка. Отец сказал, что она приятно пахнет свежими огурцами. Мальчик принял этот факт на веру, так как сам не помнил огуречного запаха – не видел огурцов уже много лет.
В один из февральских дней Лаврентий отправился на своё самое удачливое рыбное место.
– К вечеру вернусь! – уезжая, крикнул отцу.
– Не задерживайся, барометр приближение шторма показывает!
– Ладно. Я быстро!
Погода была идеальная. Голубое небо, солнце, совсем небольшой морозец. Собачки по знакомой дороге бежали весело. Не нужно было ни подгонять их, ни управлять. И нарта катилась ходко. Хорошо! Хоть песню запевай, как ительменский каюр!
На льду рыбачили несколько казаков. Видимо с утра, так как рядом с лунками лежали десятки застывших рыбин, а засидевшиеся упряжки уже истоптали весь снег у прибрежного кустарника.
Лаврентий начал ужение. За два месяца он изучил повадки рыбин. Знал, кто именно клюёт. Навага рыба наглая, сильная, поклёвка у нее резкая. Только и следи, чтобы не утащила или не порвала снасти. А миниатюрная прозрачная корюшка берёт несмело, чуть-чуть дёргает лесу, как бы спрашивает: «Можно ли взять?» И вот уже первые рыбки затрепыхались на льду, сверкая серебром под солнечными лучами. Клёв сегодня был отменным. Лаврентий вошёл в азарт и лишь отмахивался от уезжающих казаков, приглашавших поехать в острог вместе.
– Сейчас, сейчас. Еще немножко, – он взглянул на небо, оно было чистое, лишь горизонт на юге наливался фиолетовыми тучами. Но ветра же нет. Или почти нет, так, порывы несильные. Да и вообще у него прекрасные собаки, домчат до дому, даже если задует.
Только когда почувствовал на щеках ледяную позёмку, понял: пора. Быстро покидал в мешок замёрзшую рыбу. Одну разрубил на четыре части – наградить собак за ожидание. Волоком дотащил тяжёлый мешок до нарты. Сложенный второпях, он никак не помещался в полог. Лаврентий спешил, злился, ведь просветов среди наступающих тёмных облаков становилось всё меньше, а ветер хлестал всё ожесточённее. Отворачивая лицо от снежной крупы, кое-как, бестолково, втиснул мешок в сани и прикрыл оленьей шкурой: «Не слишком удобно, высоковато, да ладно, доеду как-нибудь». Собаки оглядывались на него в нетерпении: предчувствовали непогоду, рвались домой. Наконец уселся, выдернул остол и упряжка дружно сорвалась с места. На первом же повороте неудачно загруженная нарта вдруг накренилась и Лаврентий, не удержавшись, соскользнул с мешка. Попытался уцепиться рукой за копыл, но очередная кочка подбросила нарту вверх, и мальчик остался лежать на дороге.
Он молча глядел вслед убегающим собакам, понимал: звать и кричать бессмысленно, слишком быстро бегут, слишком силён встречный ветер. Встал, одёрнул кухлянку (прим. кухля́нка, ж.р., у народов Севера: верхняя меховая одежда в виде рубахи мехом наружу), оценил ситуацию. До острога не менее пятнадцати вёрст. Более трёх часов пешком. Надо идти, пока ещё светло. Вот только где правая рукавица? Огляделся – нет. Или ветром унесло или же осталась на нарте. Потянул вниз рукав кухлянки, зажал его в кулаке, но холод всё равно туда проникал, и рука мёрзла. «Нечего раздумывать и киснуть. Идти нужно», – мысленно приказал себе Лаврентий.
Он шёл, низко опустив голову под натиском пурги, иногда давал себе передышку – поворачивался к ветру спиной. Периодически надевал левую рукавицу на правую руку, пытался согреть. И вдруг по колено провалился в снег. Ага, значит, сбился с дороги. Сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую. Вот тут жёстче, это и есть нартовый путь. Теперь пошёл медленно и осторожно, прощупывая ногами шахму (прим. шахма жен., вят., камч. сакма, малик, след; колея, накат). Впереди не было видно ничего кроме ровной белой пелены. Он не мог понять, сколько времени идёт и где сейчас находится. Неожиданно почувствовал, что ветер почему-то уже бьёт не в лицо: «Как так? Изменил направление? Или мне нужно идти в другую сторону?». Никогда ещё Лаврентий не ощущал себя настолько беспомощно. Впервые оказался со стихией один на один. Развернулся и порыв ветра чуть не свалил его с ног. Терзало сомнение: «Всё ли делаю правильно?»
Снегопад явно усилился, и ноги проваливались всё глубже. «А может я след потерял?!» – ужаснулся Лаврентий. Споткнулся, упал и остался лежать. «Сейчас. Только немножко отдохну и встану». Он сжался в комок, так было теплее. Снег заметал его с боков. «Надо встать», – вяло подумал Лаврентий. Но было ему так уютно в этом снежном гнезде, что не мог заставить себя подняться. «Ещё чуток полежу и пойду. А лучше – утихнет буря, тогда и двинусь дальше», – уговаривал он себя.
Мысли путались, в голове поочередно мелькали образы раскаленных палуб дощаников на Лене, жаркой печки в хижине на Юдоме, солнца над тёплым песком Охотской косы… Ему казалось, что большой зверь горячо дышит прямо в лицо. Тайук?! Скребёт лапой по плечу, поскуливает. И зачем-то больно ущипнул зубами за щёку. Лаврентий очнулся, разлепил заиндевевшие ресницы, с трудом поднял голову. Над ним стоял Кайнын. Да не один, рядом Мокля, Авахли, Калекли.
– Вы вернулись? – не в состоянии в это поверить немеющими губами
прошептал Лаврентий.
Запорошенные снегом собаки виляли хвостами, переминались возле хозяина. Вон и нарта позади них. Лаврентий на четвереньках подполз к саням, псы внимательно за ним наблюдали. Руки не слушались, тогда он, привстав на колени, зацепился локтем за «баран», подтянул себя, лёг на выпирающий во все стороны мешок с рыбой, обхватил его покрепче: «Главное теперь не выпасть, если нарта опрокинется». Лаврентий не знал, в какую сторону ехать и решил верить собакам. Они его нашли, значит и дом найдут.
– Эээ-эк, – тихо, даже не приказал, попросил. Но собаки поняли. Налегли на постромки, потащили. Мальчик прикрыл глаза. Как хорошо. Он теперь не один в этой холодной пустыне. Ощущал, как медленно и тяжело движется нарта по глубокому снегу. «Эх, выбросить бы рыбу эту, но пальцев не чувствую. Ремни не развязать».
Кто-то сильно тряс его за плечи:
– Лаврентий! Лаврентий!
Мальчик приподнялся – над нартой нагнулся отец, рядом стояли солдаты с факелами.
Свен Ваксель организовал поиски, как только заметил, что ветер усиливается, за окном темнеет, а сына всё ещё нет. Люди собрались быстро и на лапках-снегоступах отправились по заметённой дороге вдоль бухты. Но не отошли и двух вёрст от острога, как навстречу им из снежных вихрей выбежала упряжка. А в нарте без движения лежал Лаврентий. Перепугались – живой ли? Стали расталкивать, бить по щекам. Мальчик открыл глаза и прошептал два слова:
– Они вернулись.
Слух о том, что у младшего Вакселя есть оглядывающийся вожак, стремительно облетел острог. Люди приходили к ним во двор, рассматривали псов, переговаривались, цокали языками. Да, слышали, что подобное бывает, но очень редко. Такой вожак в пути периодически оглядывается на каюра: проверяет всё ли в порядке? Если вдруг хозяин заснёт и упадёт с нарты, не удержится на спуске или крутом повороте, то вожак в подходящем месте развернёт упряжку и поведёт её назад – искать человека. На вес золота ценятся эти собаки! Они жизнь спасают каюру, иначе погибнет тот среди снегов: ведь и провиант, и тёплые вещи в нарте остались.
Несколько местных казаков выспрашивали у Вакселя стоимость Кайнына, хотели купить. Свен отмахивался:
– Да не наша это упряжка, на зиму взял. Вон к Абакумову идите.
Николай Абакумов всех покупателей прогнал, ходил молчаливый и сосредоточенный. Через пару дней постучал в дом к Вакселям. Лаврентий перевязанными руками, которые всё же немного поморозил, осторожно подкладывал в печь дрова. Теперь ему постоянно хотелось, чтобы в избе было жарко. Николай уселся на лавку:
– Объясни, как это получилось? А? Вот Кайнын у меня уже два года передовиком бегает. Да, команды знает, но ни разу на меня не оглянулся, ни разу не посмотрел на нарте я или нет. Как ты его обучил?
Лаврентий усмехнулся:
– Да никак. Просто он меня любит.
Николай непонимающе уставился на мальчика:
– Это же собака. Любит, не любит… Им это не ведомо.
– Ведомо. И любовь, и ненависть, и страх, и грусть. И дружить они с человеком умеют.
– То есть Кайнын с тобой дружит и тебя любит? А меня, выходит, нет?
Лаврентию стало смешно: взрослый человек, а совсем простых вещей не понимает:
– Дядя Николай, вот если ты на меня всё время кричать будешь, палкой замахиваться, мне захочется к тебе приходить?
Николай задумчиво пожевал губами, надолго замолчал. Потом поднялся:
– Значит они такие же, как мы? Ладно, понял я.
Обернулся на пороге:
– Может ты и прав, парень.
Источник: Экспедиции Беринга