В 1732 г. началась великая Вторая Камчатская экспедиция. Впервые в истории экспедиций того времени в ней приняла участие Академия наук.
«Чисто академический» отряд, во главе с профессорами Герардом Миллером и Иоганом Гмелиным вёл естественно-научные и историко-географические исследования Сибири. Здесь же работали студенты, копиисты и художники Иоган Люрсениус, Иоган Бергхан (в Сибири до 1739 г. и далее на Камчатке), Иван Деккер (в Сибири с 1739 г.). Таким образом, работа «академического» отряда с 1737 г. шла в двух территориальных регионах: в Сибири и на Камчатке.
Творчество художников, принявших участие в экспедиции, представляет собой тесное сплетение научных и художественных целей, но замечательно тем, что в числе первых они начали осваивать восточную тему, тему природы и быта народов отдалённых окраин России: Сибири, Камчатки, а также Северного побережья Америки. Сохранившиеся «репорты», донесения, письма и реестры, которые отправлялись из экспедиции в Сенат и Академию наук, впервые, насколько возможно в хронологическом порядке, позволили представить характер и сферу творческой деятельности рисовальщиков Второй Камчатской экспедиции.
Первое «доношение» в Сенат и первый «репорт» были отправлены профессорами Гмелиным, Кроером и Миллером из Твери 21 сентября 1733 г. В «доношении» о работе художников отмечалось, что за время продолжавшегося пути «…рисунки так тщательно деланы, как возможно было, только имеющиеся в Новгороде „корсунские двери“, за неимением довольного времени, совсем изготовиться не могли».
«Репорт» содержит более подробные сведения о пути продвижения «академического» отряда и деятельности художников: «А мы, три профессора с живописцем Бергханом, геодезистом Красильниковым, переводчиком Яхонтовым и с четырьмя человеками солдат для охраны, взяв лёгкий багаж, на восьми парах лошадей 8-го дня за оным судном сухим путем последовали. <…> доктор Гмелин имел способный случай… в ботанике разные обсервации делать. Он нашёл за потребно не только новые или незнакомые травы и дерева записывать, но и всем уже известным, которые он нашёл, реестр сочинять… В том труде он с того времени непрестанно упражнялся и различные травы (художникам) срисовывать велел, которых рисунки приложены при его обсервациях.
Прибудучи в Новгород, <…> Профессор Миллер выспрашивал тамошних достопамятных вещей… в которых он для изъяснения истории и генеалогии российской знатнейшие надгробия и ин<…>ые надписи списать велел. Особливо признавал он у церкви Св. Софии так называемые „Корсунские двери“, и велел рисовальному мастеру (Бергхану) оныя срисовать. Сам он списал надписи сих дверей, понеже оныя в истолковании древнего письма зело полезно могут быть. Он велел и со всего города ясный проспект снять».
Корсунские врата ХIII-ХIV вв. в Новгородском Софийском соборе (работы мастера Авраама и др.). Врата состоят из 48 отдельных бронзовых пластинок с изображением из Святого Писания – Ветхого и Нового завета. Они с давних времён называются «Корсунскими», т. е. «греческими»).
31 октября того же года «доношение» и «репорт» профессоров были рассмотрены и обсуждены в Сенате. По указу Ея Императорского Величества Правительствующий Сенат распорядился о том, чтобы присланные в Сенат на русском и латинском языках обсервации и описания «…[к] которым приложены рисунки, травы, наклеенные на бумаге, и 2 проспекта, один — Новгороду, другой — означенной горы (близ села Бронницы), отослать в Академию наук…».
В Твери, как и в Новгороде, профессор Миллер поручил живописцу Бергхану «генеральный проспект снять», но исполнить его художнику помешала «дурная погода», «…а как в один день потом ясная погода случилась, то имел оный живописец такое несчастье, что от попов одной, пониже устья реки Тверцы имеющейся, церкви, с которой он проспекты рисовать хотел, на тамошний штатный двор под караул отдан был…», потому что они на него «…подозрение возымели… и… от командующих офицеров [он] того же дня уже [только] под вечер освобождён был».
21 сентября отправили первый «репорт» из Твери в Санкт-Петербург: «…Понеже мы вниз по воде ехали… по правую сторону Волги на берегу, много особливо вида камней, которые „белемните“… от тамощних жителей „чортовы пальцы“ и „корнуа аммонись“ называются. При чём он [Гмелин] за полезно быть рассуждал, чтоб оные камни подлинно описать и срисовать, а лучшие из них в императорскую Кунст-Камеру отослать. [Также] учинил он при великом множестве попавшихся стерледей над сею рыбою анатомию, которой описания вместе с рисунками приложены к его обсервациям… 20 октября Миллер с небольшой группой [двинулся] на 6 подводах до Болгар, но прежде велели [профессора] через живописца Бергхана со всего города [Казани] и имеющихся около него мест, до самой Волги, генеральный проспект снять…». А поскольку на «оном проспекте Зилантова монастыря… с той стороны, на которой город стоит, откуда упомянутый монастырь преизрядный вид имеет, изобразить невозможно было, то велели мы оный через рисовального мастера Люрсениуса с около лежащими деревнями и слободами в особливый проспект привесть… [Велели] через рисовального мастера Люрсениуса некоторые древние татарские монеты и старое стальное зеркало, на котором с другой стороны курфская надпись имеется, срисовать. Оные монеты и зеркало найдены в болгарских останках, <…> едущих в Санкт-Петербург якутского мальчика и девочку, у которых на лице различные фигуры вышиты, в бытность их здесь в Казани… по груди срисовать… (для сравнения с другими народами)».
Из Тобольска в Сенат 15 мая 1734 г. была отправлена посылка. Среди отчётов в ней были рисунки к описанию некоторых древних вещей «могильных идолопоклонных», 8 рисунков черемисского, чувашского, вотяцкого и татарского платья, «древней мунгальской печати» и «разных курфских денег и бухарских денег», два рисунка «инаго вугальского идола в змеином образе», рисунки разных родов камней «белемнитов», рисунок «камня, найденного у белуги в голове», рисунки соболя, «калмыцкой косматой коровы», рисунок «тыквы с долгою шеею», а также план и проспект имевшихся при Кунгуре пещеры и «проспект города Тобольска».
Крепость Семипалатинская, куда прибыл отряд, «получила своё название от 7-ми каменных зданий, или скорее от тех руин, которые находились на правом берегу Иртыша, и от калмыков, т.к. они обжили эту местность. Эти древние, ещё сохранились из необожжённого кирпича и сланца руины, были известны уже давно. 27 июля профессоры Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин с И. Бергханом посетили эти руины, с которых художником был «снят» рисунок.
Недалеко, в 15 верстах от крепости, экспедиции удалось обнаружить древние «тунгусские рукописи», подобные которым «Пётр Великий послал во Францию, чтобы дать им объяснение».
В скором времени, если не принимать во внимание ежедневные исследования г-на Гмелина в области естествознания, остальные члены «академического» отряда закончили работу, и было решено продолжить путь.
«Велико было искушение, — отмечает в одном из своих писем Г. Миллер, — если бы мы захотели сократить путешествие и проделать отсюда прямой путь до Калыванских горных заводов. Мы же отправились окольным путём, <…> потому, что примечательное место Аблакет, <…> где калмыки имели когда-то господний храм и при своём отступлении из этих мест оставили после себя массу тунгусских, монгольских и калмыцких рукописей». Спустя несколько лет художник Бергхан вновь побывал в этих местах, о чём свидетельствуют выполненные им «проспект» и план Аблакетских палат, помеченные 1739 годом.
Из Енисейска в Петербург были отправлены рисунки «китайских старых и новых денег», «каменного барана» и «намалеванного каменного медведя», «проспект города Тары», «проспект Тары от Семипалат», проспект башни и имевшегося при р. Томи «писанного камня», рисунки «степного барана самца и самки», 10 рисунков «новых трав» и рисунок «рыбы мускуна».
В том же году 6 декабря из Иркутска вновь были отправлены «проспекты» гг. Енисейска, Красноярска, Селингинска и Удинска, «2 проспекта писанного камня и двух пещер при реке Енисее», «3 рисунка могильных древностей», «38-трав, нарисованных на 33-х листах», «анатомический рисунок внутренних частей зверя кабарги», «рисунок сосуда, которым тунгусы вина сидят».
Из Усть-Кута на Лене 7 октября 1736 г. профессор Гмелин отправляет Президенту Академии Камергеру письмо-прошение, в котором сообщает о том, что живописец Бергхан «…уже около полугода так болен, что… на выздоровление весьма мало или почти никакой надежды нет…», что он «…от того претерпевает нужду», т.к. «многие надобные рисунки зверей, птиц, рыб и трав незделаны. <…>. А ежели он Бергхан умре, то вначале зверей рисовать некому, а других травных рисунков и десятой части исправить будет невозможно. Хотя рисовальный мастер Люрсениус по долговременному прилежанию в рисовании трав изрядное начало имеет. Однако, работа ещё медленно исправляется, а изображению зверей не учился, к тому же много в письме трудится». И далее просит «…как скоро возможно живописца к нам отправить, который бы в запас на место больнова быть мог и понеже мы на будущую весну по всему виду из Иркутска в Охотск, а оттуда далее в Камчатку», поэтому «нам за болезнью ево стоять будет нельзя, а через смерть… Бергхана неизлеченного убыток зделаться может. Ежели он оздоровеет, то нетолько ему и двум, но и трем живописцам дела довольно будет…».
О трудностях, которые возникли в экспедиции в связи с болезнью художника, говорит и скудная посылка рисунков из Якутска в октябре 1736 г. По данным «Реестра» («Что принято из Правительствующего Сената присланных из Камчатской экспедиции писем») среди документов находились лишь 14 рисунков разных зверей и птиц. Тем временем, рассмотрев письмо-прошение профессора И.Г. Гмелина, Академия приняла решение послать в экспедицию ещё одного художника.
7 февраля 1737 г. на имя Великой государыни императрицы Анны Иоанновны подал челобитную Иван Корнильев Деккер. О себе он сообщает, что служил «по контракту в инженерном корпусе рисовального и живописного дела мастером», а «…ныне <…> уведомился, что во Академии наук для отправления в Камчатскую экспедицию потребен живописец. <…> Показанную службу [он] нижайше принять желает и в Камчатскую экспедицию ехать готов».
По указу Ея Императорского Величества от 11 февраля 1737 г. Академия наук утвердила Деккера и определила «…для той экспедиции принять, и учинить с ним контракт, и отправить в Камчатскую экспедицию… определением ему такого же жалования, как упомянутый живописный мастер Бергхан получает».
Хотя Деккер и «…был хорошим копировальщиком, но он не являлся таковым по части выдумки и в изображении животных, в чем Бергхан значительно превосходил его».
Двумя годами раньше, 15 апреля 1735 г., императрица собственноручно подписала приказ о своем согласии послать в Камчатскую экспедицию ещё двух профессоров. Свои услуги предложили адъюнкт Стеллер и, позднее, Фишер.
В инструкции записано: «…всё, что ему (Деккеру) от остающихся при сей экспедиции профессоров малевать и рисовать дано буде должен он с великим тщанием и прилежностию наилучшим образом отправлять. О всём что он делать будет надлежащую журнальную книгу содержать и всё что он малевать или рисовать станет [также] что кому отдать во оную записывать». Инструкция эта, разработанная Георгом Гзелем на основе общей инструкции для художников, также состоит из 10 пунктов. 20 декабря 1737 г. адъюнкт Г. Стеллер и живописец Иван Деккер выехали из Петербурга дорогой через Москву в Сибирь.
В Сибири с Миллером и Гмелиным остались рисовальщики Люрсениус и Деккер, на Камчатке с Крашенинниковым и Стеллером — Бергхан.
Из Сибири 15 февраля 1739 г. был послан «рисунок еврашки» и «14 рисунков разных птиц». В том же году из Красноярска в Правительствующий Сенат профессорами Миллером и Гмелиным подан на рассмотрение аттестат о работе рисовального мастера Иогана Вильгельма Люрсениуса и рассмотрено его прошение о том, что ему, Люрсениусу, вместо обещанных «400 рублев» последние года посылают «по 300 рублев на год». Профессора просят: «…Беркан и Деккер получают жалования по 500 рублев в год», а он «рисования мастер Люрсениус работает в малевании и в рисовании всяких рисунков против их вравенстве, да сверх того он по ночам, когда малевать и рисовать не можно, трудится беспрестанно в копировании наших обсерваций и показывает во всём верное прилежание и радение, чего ради признаем его за достойного, чтоб ему производить… жалование по первому из Вышеправительствующего Сенату указу…».
В январе 1740 г. из Красноярска послано «85 разных прежде не описанных трав на 72-х листах, 6 рисунков птиц, проспект города Мангазеи». В декабре того же года из Томска послано «15 рисунков новых трав адъюнкта Штеллера».
Судя по «репортам» и письмам, Стеллер весьма ладил с художником Бергханом, который тщательно выполнял все его указания, как в бытность, так и в отсутствие адъюнкта. Будучи «прирождённым» путешественником, как характеризовал его Миллер, Стеллер «доношением» и «репортом» от 30 апреля 1740 г. из Киренского острога требовал разрешения «…дабы ему… с живописцем Берканом и… одним студентом позволено было при капитане Шпанберге в Японские острова съездить…». Об исследовании берегов Северной Америки и изучении жизни и быта населяющих её народов во время плавания на пакетботе «Святой Пётр» в «репорте» от 31 марта 1741 года из Большерецкого острога в Сенат Стеллер докладывал, что он описал «…историю продолжавшегося вояжу и усмотренных земель…», описал некоторых неизвестных доныне зверей: «…корову морскую, сивуча, морского кота, морского бобра…». Всех вышеупомянутых зверей, в том числе птиц и рыб, встретившихся «в морском вояже», а также птиц и рыб, примеченных на острове, где они жили, «…рисунки oставленным от меня здесь на Камчатке живописцем Бергканом учинены…».
Сам художник Бергхан в этом плавании участия не принимал. Отчаявшись от длительного ожидания Стеллера из «морского вояжу», он пишет профессору Гмелину. (В архиве ААН РФ СПб найдены уникальные документы, три письма художника Иогана Бергхана).
В одном из них — письме на немецком языке, датированном 15 июня 1742 г., из Большерецкого острога художник выражает беспокойство по поводу длительного невозвращения Стеллера и докладывает о проделанной им в его отсутствие работе:
«…Отправляясь в путешествие в Америку, г-н Стеллер дал мне инструкцию, чем здесь заниматься. <…> Дай бог, чтобы г-н Стеллер смог приехать этим летом… известие о его прибытии мы ожидаем в начале июля. <…> Что касается моих рисунков, то я не мог рисовать много зимой, потому что наши квартиры на Камчатке очень плохие. Я послал Вашему благородию репорт со списком рисунков. Здесь можно было бы многое зарисовать, если бы приехал г-н Стеллер, однако на сей день я знаю лишь то, что согласно моей инструкции, я должен сделать ещё 30 рисунков. Если г-н Стеллер не приедет, от чего сохрани нас господь, я не знаю, что дальше делать без его распоряжений, на Камчатке же без работы долее оставаться не могу».
Другое письмо-«репорт» на русском языке доктору Гмелину, датированное 15 июля 1742 г., также содержит подробный отчёт о проделанной работе, обо всех новостях и взаимоотношениях в отряде: «…адъюнкт господин Штеллер (Стеллер) отправился с капитаном командором господином Берингом в морской вояж, а меня здесь при остроге оставил и дана мне от него инструкция, что здесь в небытность его чинить надлежит… По-первому пункту данной мне инструкции господина Штеллера требовал я от здешней Большерецкой приказной избы один бат с работным людом, на котором бы я мог посылать определенного мне от господина адъюнкта служивого для промыслу тех рыб, которые рисовать надлежит… на бате я из Устья Большой реки шёл 3 дня неоднократно и там приказывал через русских и камчадалов дабы потребные рисованию рыбы ко мне приношены были, и которые были пойманы и ко мне присланы, тех мною подлинные рисунки учинены… от адъюнкта Штеллера… рисовал я здесь травы и птицы и некоторые из оных мною в совершенство приведены», т.е. закончены, «…а иные ещё не приведены, [потому что] …жил здесь в остроге сентября от 22 дня февраля по 16 число господин капитан Шпанберх, то рисовать было за теснотой нельзя ибо в каждой избе не мало что стояло человека по 4 и по 5… сколько при мне каких рисунков… сообщаю реестр и оные рисунки храню у себя до прибытия из вояжу адъюнкта господина Штеллера…». За подписью художника «ИОГАН. Из Большерецка июля 15 дня 1742 году…» следует перечень рисунков: «9 рыб, 7 птиц, 30 трав, 6 рисунков из моря выброшенных вещей, 3 рисунка грибов, 2 рисунка камчадальских народов» и подпись на немецком.
Третье письмо сохранилось очень плохо. Представляет собой один лист, датированный июлем 1743 г., «Перечень Иоганом Христианом Бергханом изготовленным на Камчатке рисункам» с пометой «списано» (архивн.). Скорее всего, это черновик без адресата незаконченного письма с много-численными зачеркиваниями (написано на русском языке).
Эти письма представляют особый интерес, т.к. служат теми немногочисленными источниками из первых уст о работе художника Бергхана на Камчатке. Складывается образ самого художника: способного, пытливого, обладающего чувством собственного достоинства человека.
На запрос Сената известий от Академии об отправленных в экспедицию профессорах, адъюнктах, студентах и других её участниках стало известно, что в 1743 г. Гмелин и Миллер «…да с ними живописцы Деккер и Люрсениус, студенты Крашенинников да Третьяков… назад…» в Петербург возвратились, также известно, что профессор Делиль де ла Кроер в экспедиции умер, «…из адъюнктов: Штеллер да Фишер, геодезист Красильников, живописец Бергхан, переводчик Линденау, да из студентов Попов, Иванов и Горланов, из которых… некоторые в Охотске, а иные в Камчатке находятся, для приведения в состояние оных обсерваций…», а профессора не могут дать полной информации об оставшихся, т.к. они от адъюнкта Фишера «никогда», а от Стеллера «уже давно никаких репортов и описаний не получали… к которым надлежит также живописец Бергхан…». Отдалённость расстояний создавала немало трудностей как в сообщении между собой членов академического отряда, так и с отправкой писем в Сенат и Академию.
Вернувшиеся из Сибири профессора Г.Ф. Миллер и И.Г. Гмелин представили подробный реестр под названием: «Что от нас нижепоименованных Академии наук Профессоров в бытность нашу в Сибири каких репортов и доношениев и описаниев и рисунков и всяких вещей в Правительствующий Сенат и в Академию наук отправлено и что нами в Сенат и Петербург привезено и в Академию отдано и что ещё при нас находится».
Среди многочисленных документов «Реестра» сказано о рисунках, сопровождающих сочинение И.Г. Гмелина «О травах, о зверях, о птицах, о рыбах, о разных минералах и о воде», а также сказано и о том, что профессором Г.Ф. Миллером, студентами и прочими ему подчинёнными собрано большое количество трудов, куда «со временем надлежит немалое число рисунков, проспектов, планов и ландкарт… внести».
Многие рисунки «проспектов», представляющие собой т.н. «видовую графику», не были отосланы в Петербург и находились при экспедиции. Видимо, ими пользовались во время экспедиции для составления карт и для научных описаний городов и местностей, поэтому они были представлены в Сенат и в Академию лишь после окончания экспедиции. Это свидетельствует о том, какую огромную ценность представляли эти оригинальные, с некоторой «фотографичностью» рисунки и насколько велика была роль художников наряду с работой учёных в накоплении изобразительного материала.
В 1740-х гг. живописец Бергхан ещё работал на Камчатке под руководством Г. Стеллера. В январе 1746 г. о нём есть краткое упоминание в письме адьюнкта Стеллера к профессору И.Г. Гмелину, где Стеллер «требовал некоторых материалов для живописца Бергхана…».
Из записок Сибирского приказа видно, что 30 сентября 1746 г. живописец Бергхан «от Соли Камской» с сенатским курьером Захаром Лупандиным приехал в Москву, в Сибирский приказ. Приказ решил его и студента Горланова немедленно «с посланными вещами» и багажом адъюнкта Стеллера в Санкт-Петербург отправить. Бергхан же «доношением» просил разрешения остаться ему «до зимнего пути и дожидания адъюнкта Штеллера…», что ему и было позволено.
Однако вскоре стало известно, что, заболев лихорадкой, «…адъюнкт Штеллер в Тюмени умер…». И потому решено было отправить вещи и багаж Г. Стеллера в Санкт-Петербург в сопровождении живописца Бергхана «незамедля… дабы тем вещам не учинилось какого повреждения или траты». Бергхан должен был ехать по возможности «наискорее», в Москве и в пути «немешкав», и смотреть за теми вещами «неослабно».
7 апреля 1747 г. в канцелярию Академии наук был подан «собственноручный репорт» Бергхана о том, что из города Соликамска в Москву послано с ним 163 разных рисунка от покойного адъюнкта Штеллера, из которых «27 рисунков не закончено и которые ещё совершить дорогою надлежит…», поэтому ему потребовалось «из красок сафтгрину и гуммипуты», о чём он ставит в известность канцелярию Академии наук. Далее следует реестр рисункам: «75 трав, 14 птиц, 9 рисованных грибов, 21 рисунок рыб, 4 рисунка зверей, 5 проспектов, 9 рисованных птичих яиц, недоделанных 26 рисунков» за подписью «Иоган Христиан Бергхан» (подан апреля 7-го дня 1747 г.).
1 июня 1747 г. Канцелярия Академии наук получила отправленные 22 мая 1747 г. живописцем Бергханом и студентом Горлановым из Москвы Сибирским приказом казенные вещи, с печатью Камчатской экспедиции.
После окончания экспедиции И.Х. Бергхан «за его в Камчатской экспедиции труд» был назначен на службу «…для рисования и малевания при Кунсткамере натуральных вещей… с таким подтверждением: ежели ему от Академии наук дадутся ученики, чтоб их всему, что сам знает, верно и нескрытно, со всяким прилежанием обучал…». И.В. Люрсениус по возвращении служил при Академии наук рисовальным мастером.
О И.К. Деккере есть сведения в архиве Академии о принятии его вновь рисовальщиком на службу в Академию наук, датированные 3 июля 1750 г. Судьба многих рисунков, привезённых из экспедиции, оказалась трагичной. 5 декабря 1747 г. в рисовальной палате, куда они были определены для снятия с них копий, случился пожар. В докладной записке Бергхана профессору Гмелину сообщается, что «рисунки ботанические, которые были даны для копирования, и оные рисунки (что) в большом ящике были, те сгорели, а рисунки, которые (мною) последние из Сибири привезены, все в целости». Из его же, Бергхана, «репорта» в Канцелярию Академии наук от 10 декабря сообщается, что он во время случившегося пожара из рисовальной палаты вынесен ящик с различными рисунками, которых «налицо имеется 237», а какие именно рисунки, приложил реестр, составленный на следующий день 11 декабря 1747 г.: «93 рисунка разных трав, в том числе девять копированных, 21 рисунок рыб, 14 рисунков птиц, 4 рисунка зверей, 9 рисунков грибов, 9 рисунков от разных птиц яиц, 7 проспектов тушёванных, 30 рисунков разных сибирских народов, 27 рисунков тех же народов тушёванных, 7 рисунков платья сибирских народов, 16 рисунков неоконченных».
Пожар нанес существенный невосполнимый урон коллекции рисунков, которыми так дорожила Академия. Чудом уцелевшие небольшие по размеру рисунки, обладающие копиистской точностью, стали единственными наглядными документами научных изысканий Второй Камчатской экспедиции. Не претендуя на причастность к высокому искусству, скромные по своим художественным задачам, они несут в себе все характерные признаки графики первой половины XVIII в. Но именно они впоследствии явились исходным материалом для выполнения гравюр, послуживших иллюстрациями к научным трудам участников экспедиции, среди которых особый интерес представляет первое академическое издание С.П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки» (СПб., 1755), а также Г.В. Стеллера «Описание земли Камчатки» (Франкфурт и Лейден 1774), И.Г. Гмелина «Сибирская флора» (1749-1769). Большой интерес также представляют оригинальные рисунки «сибирского периода», вошедшие в документы, собранные в Сибири профессором Г.Ф. Миллером, известные в науке под названием «портфелей Миллера».
Источник: Камчатская краевая научна] библиотека им. С.П. Крашенинникова. Автор Черкашина А.С.