Экспедиции под руководством П.-С. Палласа (1768-1774)

Один из крупнейших научных светил своего времени, уроженец Берлина Пётр Си́мон Палла́с (Pallas P.S.; 1741–1811) получил образование в университетах Берлина, Галле, Геттингена (Германия) и Лейдена, Гааги (Голландия). 

В 1767 году приглашён на русскую службу, в тот же год стал профессором (что соответствовало званию академика) Петербургской академии наук по естественной истории. К началу экспедиции, в свои 26 лет он был уже сложившимся естествоиспытателем, имевшим известность в научных кругах.

1768 — Европейская Россия: из Петербурга в Москву через Великий Новгород и Тверь; затем во Владимир (10 дней), Касимов, Муром и Арзамас; Пенза, междуречье Суры и Волги, Симбирск, Серное озеро и нефтяной ключ, Красный Яр. Зимовка в Симбирске.

1769 — Нижнее Поволжье и Заволжье: Красный Яр, Жигулевские горы, Сызрань, Самара; Бузулук, Яик (река Урал), Оренбург, Илецкая соль, Орск, Киргизская степь, Каспий, Гурьев. Зимовка в Уфе.

Экспедиционные дневники, коллекции и материалы первых лет путешествия сразу же по горячим следам были обработаны во время зимовок в Симбирске и Уфе и незамедлительно отправлены в Петербург, где изданы в 1771 и 1773 годах на немецком и русском языках. Большинство «сибирских» дневных записок увидели свет по возвращении путешественников: в 1776 году — на немецком и в 1786 году — на русском языке. О достижениях экспедиции быстро стало известно во всём мире. Уже в 1794 году описание путешествий Палласа и его сотрудников по разным провинциям Российского государства опубликовано в Париже и Эдинбурге. 

Особое внимание Паллас, как и остальные участники академических экспедиций 1768–1774 годов, уделяет не только поискам новых видов животных и растений, но и их распространению, характеристике мест их обитания, а также их полезным для человека качествам, что в полной мере относится и к минеральным веществам. Важным предметом наблюдения были способы применения местным населением растений, животных и минералов, будь то использование их в качестве лекарственных средств или способов поиска, добычи и обработки полезных ископаемых, солёных озер и минеральных вод, а также выявление вод, пригодных для питья, выяснение особенностей ведения  сельского хозяйства (земледелия и животноводства), бортничества, рыбного и звериного промыслов, охраны и воспроизведения леса.

Весь конец века Паллас продолжает осмысливать и обобщать накопленные за время путешествия наблюдения, послужившие основой важных научных открытий. В 1777 году опубликован его трактат о горообразовании (Observation  sur  la  formation  des  montagnes), который ставит ученого в один ряд с крупнейшими европейскими географами, разрабатывавшими основные теоретические проблемы физической географии. Он, в частности, высказывает предположение о структурном родстве горных систем Азии и Америки. Многие его идеи оказали значительное влияние на дальнейшее развитие географических и геологических представлений. Недаром Палласа называли русским Соссюром. Он сумел уловить особенности строения Уральских и Южно-Сибирских горных систем. И закономерный вывод: «чтобы отыскать разумные причины изменений на нашей Земле, надо соединить много новых гипотез»; и ещё: «очевидно, природа употребляет весьма разнообразные способы для образования и передвижения гор и для произведения других явлений, изменивших поверхность Земли». И здесь он был достойным продолжателем идей инициатора «физических» экспедиций М.В. Ломоносова, в наиболее яркой форме изложенных в сочинении «О слоях земных». Мемуар Палласа о разновидностях животных (1780) свидетельствует о появлении в России биолога-эволюциониста. Признавая создание новых разновидностей результатом скрещивания разных видов, Паллас вместе с тем считает существенным фактором этого процесса влияние климата, пищи и среды обитания. В этой работе он подходит к мысли об историческом развитии органического мира и делает попытку изобразить последовательные связи животных организмов в виде родословного дерева. 

Академик Паллас полагал необходимым продолжать экспедиционное изучение страны. В 1779 году он представил в Канцелярию Академии наук проект очередного «физического» путешествия в Восточную Сибирь, предусматривавший исследование Камчатки, Алеутских и Лисьих островов в Тихом океане. Этот проект был отчасти осуществлен Северо-восточной экспедицией И. Биллингса и Г.А. Сарычева в 1785–1793 годах, организованной в рамках Морского ведомства. Другой проект — исследования новоприобретённых южных провинций Российского государства он осуществил самостоятельно.

В заключение приведём слова академика Н.А. Северцова, который подчёркивал, что Паллас, изучая связи трёх царств природы, установил «прочные воззрения на значение метеорологических, почвенных и климатических влияний». По словам Северцова, «нет отрасли естественных наук, в которой Паллас не проложил бы нового пути… Он подал пример неслыханной до него точности в научной обработке собранных им материалов. По своей многосторонности Паллас напоминает энциклопедических учёных древности» (Северцов. Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад. 1855. Предисловие).

«Lepus  pusillus»
(почерк неизвестного лица)

В левом нижнем углу: 
«Рисовал Николай Дмитриев…»

Акварель.

СПФ АРАН. P. I. Оп. 121. Д. 18. Л. 19.

«Беспрестанно большие вершины каменных гор, живущими по границам общим именем Аблакитские сопки нарицаемых. … Гора сия состоит отчасти из … граниту, вообще понурые слои, к востоку и западу идущие … Сказывают, что Калмыки оную гору, коя издалека от запада идёт, Чаром именовали» (c. 265).

«Аблакит лежит вне границы Российского государства в степи, обитаемой прежде Зюнгорскими Калмыками, а теперь частию Киргизцам Средней орды принадлежащей, которая граничит с левою стороною Иртыша от Усть­Каменогорска на восток к югу, в расстоянии 70 вёрст. Ручей, в близости коего здания построены, выходит из лежащей по южновосточной стороне, высокой, дикой при том безлесной горы, принимает многие из неё вытекающие источники с правой стороны, и около двадцати верст выше Усть­Каменогорска под названием Аблайкетки в Иртыш впадает. Хотя вся страна по левый бок сего ручья весьма угориста, однакож удобопроходима; напротив того на правой стороне величаются огромные, весьма студёные, каменистые и разметанные горы, которые безпрестанно выше становятся, пока наконец сорок вёрст от Иртыша с северовостока каменистой, весьма крутой, и все прежние горы величиною превышающий хребет гор ближе к ручью подойдёт, и оный более нежели на 30 вёрст вверх сопровождает непрерывными высокими камнями» (с. 259–260).

«Кустарник в стволе не толще полутора дюйма, но вышиною в человека, ветви часто имеет по сажени, кривлявые, густые, кудрявые; весь покрыт цветами. Дерево червлёное, извне жёлтое. Береста на молодых ветках в прозелень золотистая, не столь блестящая, как у жидовника … Ветви круглые, развилистые, попеременные. Терния отвсюду выходят прямым углом, также попеременные, превеликие, происходящие из остающихся на дереве листовых ножек, так что и гнёзда, где листки сидели, ещё видимы; к основанию имеют сверх того по обе стороны по маленькой, щетиноватой, вверх торчащей иголочке, из застрежек рождающейся. Листов много; цветки по два и по три, выходят из терниевых уголков по всем ветвям кустарника. Листовые ножки превращаются в терние; листочки по большей части сидят по четыре вместе, иногда же по шести и по восьми, линейные, к концу заострённые, по два и по два отдалённые. Чашечка угловатая, гладкая, верхние два зубчика друг к дружке ближе и длиннее прочих. Цветок прежёлтый, вдвое длиннее чашечки; парусок продолговатый, назад загнутый, длиннее крылышек. Стручки желтоватые, прежёсткие, круглые; семена овальные зеленеющие, темно­крапинные. Растёт в великом множестве в щебнистой долине, мокрой и солоноватой, между Темником и Оренгоем реками, по левую сторону Селенги и в таком же месте по Чикою около села Берегового. Около Пекина, сказывают, растёт она в чрезвычайном множестве. Цветёт в июне, семена поспевают осенью, и стручки в великом множестве удерживает на себе до будущего года, не расколовшись. К живым заборам по причине своих колючек и образа растения преполезный кустарник» (с. 465–466).

Паллас увидел это редкое растение в Москве в начале путешествия, потом «на буграх при реке Кинеле» (близ Самары) и затем по ходу маршрута всегда отмечал каждую находку в путевом дневнике, будь то в Семипалатной станице или в Красноярском форпосте. Он описал это растение как новый род, опираясь на его характерные особенности: то, что «тычинок никаких нет, головки их находятся в самой вырезке между коробками цветка» (Путешествие 1770, ч. II, кн. 1, с. 197) и плоды в виде «крылатых» орешков. Он дал название этому растению по имени московского лекаря и ботаника Риндера.

«Корень многолетний, зубчатый, многораздельный. Листы и стебли выходят промеж широковатых мшистых ушков. Листы сидят на долгеньких ножках, собою парные, о четырёх либо о трёх парах с одним непарным, листочки овальные, нежные, мошком белеющие и сидящие на коротеньких ножках. Стеблей много, безлистные, в фут вышиною, имеющие большие красивые бледно-жёлтые вниз повислые цветки; у оных ножки коротенькие, и у каждой свои ушки, кои ныне завяли. Чашечки мохнатые, разделённые почти до основания на пять линейных часточек. Парусок широкий, сердцеобразный или глубоко выемный; крылошки гораздо короче и продолговатые; лодочка почти равна паруску, сжато­широковатая, горбатая, на конце раздвоившись, и цветом такая ж, как прочие цвета части. Стручок в остающемся высохшем на растении цветке созревает и состоит из двух, либо трёх кругловатых составов, каждый об одной горошинке, и снаружи мошком покрытых. Растёт прекрасное сие растение в множестве в полуденной стороне по Волге, меньше же того по Иртышу, наипаче по глинистым ярам; где и цветёт в мае» (с. 568–569).

Фиг. 1: «Кустарник вышиною с человека, свилеватый, о немногих ветвях, распространяющихся без порядку во все стороны, и неколючий. Ствол между скалами часто попадается извилистый, покрытый тонкою, тёмною, сухою корою, под которою дерево прежесткое, вязкое, тёмнокрасного цвета. Старые ветви прямы, покрыты гладкою, тёмною корою; молодые веточки коротенькие, испещрённые оставшимися знаками опавших листов, а листы имеют только по концам веток. Листы предлинные, ланцето­линейные, тонкозубчатые, зубцы отстоят друг от дружки, а в мужеском кустарнике, где листы и меньше, они едва видимы. Цветковые ножки выходят промеж кустом сидящих листочков в множестве в обоем поле. Мужские цветы бывают и на особенном кустарнике, и вместе с женскими на женском, собою маленькие, на четверо разделённые, имеющие лопастинки остроконечные, желтоватые (фиг. А). Женские цветы (фиг. В) часто встречаются вместе с мужскими, но никогда на мужском кустарнике, в прочем подобны мужским, зеленоваты, матошник имеют повыше цветка, о трёх пестиках, кои длиннее цветка, ниткообразные, окончевающиеся головчатым струпиком. Ягода (фиг. С) величиною с горошину, шаровата, с тремя выпуклостями и острым пупочком, цветом темно­желтоватая, семена (фиг. с) по три вместе, крупные, продолговато-круглые, тригранно­выпуклые. Внешним видом совсем не походит на так называемый лициоидес, хотя листы почти такие ж. Растёт по солнцепечным скалам и по щебнистым местам около Селенги, также и по соснякам. Дерево его по причине крепости своей и цвета в употреблении у мунгалов на идолов. Цветёт в начале июня, ягоды поспевают к осени» (с. 404).

Фиг. 2: «Кустарник в полтара аршина, прямой, сухой. Ветви прямые, покрытые серо-белесоватой корою и малосуковаты. Терние при каждой почке двоякое, врознь торчащее, немного загнутое по концам, а на старых ветвях и стеблях сгладились. Листы сидят пучками, клинообразные, о трёх лопастинках, надрезные и о трёх жилках. Кисти промеж листов одинакие, многоцветные, с линейною застрежечкою при каждом цветике. Цветки мелкие иззелена-жёлтые. Ягоды (фиг. D) красноватые, сладкие, с четырью или редко с пятью семечками, кои нарочиты и сплюснуты (фиг.  d). Растёт в великом множестве по щебнистым и каменным местам около даурских рек и по Селенге, даже иногда и по солоноватым местам. Цветёт, уже зелень распустивши, в мае; ягоды поспевают в конце лета, кои, хотя и высушишь, однако вкусом приятны» (с. 405–406).

«Я представил здесь изображение его в цвете, которое всех лучше, какие до сих пор у писателей не имелись. Что же касается до описания, то оное, как всем известного кустарника, употребляемого и листьем и деревом своим в жёлтую краску, и великую пользу в красильном деле приносящего, я сочёл здесь за лишнее. Растёт он между глубочайшими в Нарынской степи песками по буграм и также около гор Кавказских» (с. 402).

«Внешним видом походит на обыкновенную кали: собою весьма ветвистая, обширная, но прямее. Стебли древесоваты, с растрескавшеюся белесоватою корою; ветви искрасна дорожчаты, противустоящи, коленчаты, с противусидящими по коленцам листками узкими, островатыми, тельными, колючими. Цветковые серёжки находятся в развилинах между листками и ветками; цветочки сидят один за другим попеременно промеж чехловатых листочков. Плодоносящие чашечки мелки, состоящие из пяти неровных чешуек, серо-прозрачных, либо, как роза, алых. Изображение представляет траву в её цвете. Растёт по сухим иловатым в полуденной стране Яика полям вместе с розовою солянкою» (с. 553). 

[a]: «Луковица малая, простая, состоящая из гладких белых покрывал. Стебли круглые, одинакие или двойные в полтора фута вышиною и более. Листы снизу стебля чехлом линейные, по два, либо по три, короче стеблей, чехлы листов по дорожкам своим имеют весьма тонкие и мягкие колючки. Пучок цветочный шаровидный, светло-голубой. Ножки у цветков втрое длиннее против самых цветков, ближе к оным также голубеют. Цветки открытые, к основанию белесоватые с жилкою по каждой цветной лопастинке. Тычки простые, к основанию перепонковидные, через одну шире. Находится по ровным солончакам около Иртыша между речкою Березовкою и развалинами Семипалатинской крепости, но нигде далее».

[б]: «Луковица нарочитая, остроконцая, простая, снаружи темноцветная, мочки имеет ветвистые, длинные. Листы происходят из чехла дорожчатого, собою тройные, попеременно стебель объемлющие, трубчатые, снизу пространные, надутые и мало-помалу тончавые. Стебель длиннее листов, также трубчатой, пространной, по середке пузатой, а к цветочной головке тончавый. Чашечка простая, широкая. Пучочик маленький, густой, овальный. Ножки ровны, почти с длиною самого цвета, среднее немного длиннее. Цветочные лопастинки белопрозрачные, к основанию зеленеющие. Тычки простые, длиннее цветков. Родится по высочайшим горам Алтайского хребта, так что и подле самых снежных верхов попадается. Сей род чесноку весьма вкусен, почему его и едят, однако в поварнях ещё не очень известен» (с. 555–557).

«Чудный и в своём роде наипрекраснейший астрагал. Корень имеет многолетний, мочковатый, с премногими и долгими нитистыми жилками, опущающимися весьма глубоко в песчаную землю. Отпрыски из корня подымаются в великом множестве, некрепкие, расстилающиеся по земле вокруг на пол­аршина и более, собою ветвистые и несколько желтоватые. Сучки годовалые и двугодовалые по местам так, как по составам, обведены пухом, из коих выходят листы, новые ветви и цветки. Листы сидят на весьма длинные ножках, собою нечётные, состоящие из пяти до одиннадцати листочков, кои продолговато-круглые, покрытые, как и концы веток, белым мошком, так что часто растение кажется издали совсем белым. Цветки из ветвяных желваков выходят обыкновенно по два, длинноватые, белые. Чашечка белолистная, цилиндрическая, состоящая из линейных частичек, пятизубчатая, парусик узенькой гораздо длиннее лодочки, крылышки немного короче паруска. Стручки маленькие, голые, пузато-наддвоенные, овальные, мохнатые, имеющие носок нагнутый и содержащие в себе семена многие, почкообразные, жёлтые, от коих яркого цвета самые стручки заимствуют себе цвет. Вся трава, выключая листов крайних веток, скрывается между песчаными кочками, которые производит около себя сама, удерживая летучий песок. Цветёт также в песке, и плоды созревают, им же покрытые, почему и вырываются одними токмо песчаными мышами. Растёт в множестве по песчаным холмам в полуденной стране Иртыша повыше Ямышевской крепости» (с. 567–568).

Фиг.  1: «Величиною взрослая немного побольше гекки. Голова тупая. Зевки у рта распространены так, что они по обе стороны составляют полукруговые мягкие, снаружи шероховатые, а по краям зубчатые, живой кровью наполненные гребешки. Защечные желёзки с обе стороны шероховаты; под горлом есть две поперечные складки. Туловище пузатое, плоское, усаженное острыми щербинками, равно как и хвост, которые на ногах гораздо крупнее. Хвост по бокам во всю длину усажен бородавками. На ногах пальцы с ногтями, средние три зубчатые, и два в два ряда, а внутренний в один ряд. Цвет сверху серо-желтоватый дымчатый со множеством мелких чёрных точек; в исподи нечистый белый, пятно на груди и на конце хвоста с исподи чёрное. Попадается часто по песчаным буграм Нарынским и в песчаной степи Команской» (с. 367–368).

Фиг.  2: Описание отсутствует.

Фиг.  3: «С внешнего вида походит совсем на леонтику, но цветом мне видеть не случилось. Корень долгоцветный, шишковатый. Растение мягкое, сочное; стебель имеет одинакий, круглый, прямой, о двух листах; цветковая кисть составляет верхушку растения, вверх торчащую. Листы точно такие, как у полианты, тройственные, боковые листочки двулопастные, средний же трёхлопастной; либо боковые неравно четверолопастные с конечным, на трое разделенным, имея среднюю частицу растроенную, а по сторонам наддвоенные. Ножки у листов около стебля обходят, как ножны. Кисть цветковая простая, с немногими цветками, и у каждого цветочка у ножки по одной почкообразной бородке, стебель объемлющей. Ножки плодоносящие, прямые, длиннее бородок. Плоды пузырчатые, превеликие, к внешнему концу надутые, к исподу пузатые и, будто закорючившись, к основанию уже, сверху выпуклодвойчатые; все перепонковые, бледные, либо красноватые, высунувшимися жилками представляют прекрасную сетку. Семена лежат на дне пузыря [плода], числом четыре, шарообразные, тёмные; выходят из земли двумя яицообразными, тельными, синеватыми листами. В великом множестве видал я её весною по иловатым ярам и буеракам около Индерскаго озера, где в мае месяце имела уже плоды созревшие, кои, отвалившись от ножек, в множестве носимы были по степи ветрами» (с. 413–414).

«Дикие лошади или тарпаны тем более в здешней степи с некоторых лет появились, поелику ныне все пространство между Яиком и Волгою довольное время уже никаких жителей не имеет, а сии животные обыкновенно летом столь далеко к северу отходят, сколько им можно, дабы от оводов, великого жару и засухи спасаться. Чем более размышляю, тем более утверждаюсь, что в Яицкой и Донской степи, равным образом и на Барабе находящиеся дикие лошади не что иное суть, как отродье жеребцов одичавших Киргизских и Калмыцких или прежде сих кочевую жизнь ведущих народов, кои отчасти по одной, отчасти целые косяки кобыл уводя, с ними дикой свой род приплодили. От того происходит различие в цветах, на диких лошадях примечаемое. Однако большая часть гнедые, рыжие или буланые шерстью. Последний цвет имел жеребёнок, которого мне принесли и который уже совершенно усмирел, ибо его отняли у матки спустя немного часов после тех пор, как она им ожеребилась. Сравнив его с жеребёнком дворовых лошадей равного возраста, оказались следующие знаки отличия, кои показывают, что одичавший род от различного приплоду несколько переменился: он был выше и членами крепче, голова была больше, а около рта много длинных волос находилось, которых простой жеребёнок немного, да и то недолго имел; уши были несравненно долее, и концы оных остро загнуты, а у простых лошадей они совсем прямы; уши по большей части загибал он назад так, как кусливая лошадь, а лоб был весьма закатист; грива казалась гуще и простиралась далее по спине; хвост был черноват и не отделён; спина была менее выгнута, копыта меньше и острее, и вся шерсть курчава, а особливо на задней части; цвет имел буланой без полосы на спине, но гриву черную, а около рта цвет имел ослиной, была кобылка и матка его, по уверению того, который изловил ещё с другими семью кобылицами, косяком за диким жеребцом ходящими, имела такой же цвет, но жеребец был светло-гнедый» (с. 83). 

Капитану Николаю Петровичу Рычкову Паллас поручил в 1769–1770 годах маршруты по Каме и её притокам Вятке, Чепце, Ик, Белой и Уфе, охватившие часть Чердынского, Соликамского, Кунгурского, Уржумского, Казанского и Хлыновского уездов. Исследователь обратил внимание на асимметрию речных долин в верховьях притоков Камы, характерную для оренбургского степного Заволжья, на дубравы и чернозёмы в средней части Камы, ископаемые мамонтовые «кости» и «ледяную» пещеру в верховьях реки Ик; подробно зафиксировал быт и занятия местных народов, особое внимание уделил соляным промыслам в селе Усольское (ныне Соликамск). В 1771 году, присоединившись к военному отряду, направленному в Киргиз-Кайсацкие степи, Рычков обследовал сухие степи к юго-востоку от Орска (район Тургайской столовой страны) и верховья рек Ишим и Тобол. 

Труды Н.П. Рычкова.  

Из студентов Паллас особо выделял Соколова и Зуева. Своему постоянному корреспонденту в Амстердаме Н.Л. Бурману он писал о них: «оба были верными товарищами в моих шестилетних трудах и весьма серьёзно занимались изучением естественной истории». 

Старшему по возрасту студенту Никите Петровичу Соколову Паллас поручал трудные маршруты. В феврале 1770 года Паллас послал его обследовать низовья реки Яик (Урал) и северные берега Хволынского (Каспийского моря). В башкирских землях он успешно описал Гурьяновские и Исетские солёные озёра. В апреле 1771 года Н.Соколову и А.Вальтеру поручено самостоятельно осмотреть свинцовые («свинчатые») рудники в уральских горах и источник купоросной воды в деревне Кислинской Окуневского уезда. В августе этого же года Соколов провёл самостоятельный маршрут от Иртышской линии вверх по Иртышу до Усть­Каменогорска, а оттуда в Аблакит. В 1772 году следует из Красноярска до Семипалатинска, по пограничной линии и берегам Аргуни, Нижней и Средней Борзе, описывает «Яшмовые» горы, старинный вал Чингис-Хана, Кумирские и Гунгуртейские гольцы (так в Восточной Сибири называют «превысокие и непроходимые», «безлесые и снегом покрытые» вершины гор). В Селенгинске Соколов встретил студента Ивана Быкова, вместе они путешествовали до Красноярска, где особо не задерживались, так как обоих Паллас отправил в декабре на Волгу «дабы там ожидать первых весенних цветов» весной 1773 года. Из всех поездок Соколов возвращался с богатыми материалами и сборами. Паллас высоко ценил работу Соколова и отмечал остроту его наблюдений. В частности, отметил его «обстоятельные известия» о киргизской степи и соленых озёрах к востоку от устья Яика. Паллас отмечал, что его собственное описание этих мест «весьма несовершенно» и даже «несколько ошибочно», — ученик отчасти превзошёл своего учителя. Соколов, один из первых исследователей труднодоступных высокогорий Забайкалья, добрался до водораздела реки Чикой (приток Селенги) и истоков Ононна; совершил восхождение на покрытый вечным снегом голец Сохондо, отметив верхнюю границу леса и смену его состава с высотой, собрал семена и описал несколько новых видов растений на верхних скальных террасах гольца. Путевой дневник Н. Соколова хранится в СПФ АРАН (ф. 3, оп. 10, ед. хр. 144).

Несмотря на лестные отзывы руководителя экспедиции и существенное увеличение жалованья, Соколов после шести лет экспедиционной жизни не захотел продолжать учёные занятия и просил его уволить из Академии, наградив «рангом переводчика латинского и французского языков» (СПФ АРАН, ф. V, оп. С. 18, д. 1, л. 4–5).

Студент Василий Фёдорович Зуев после двух лет экспедиционной работы под непосредственным началом Палласа, в 1771 году совершил самостоятельный маршрут в сопровождении 6 казаков, стрелка и «толмача» (переводчика): зимой на санях от Челябинска и Миасса по рекам Исеть, Тобол, Иртыш и Обь до Березова; летом на лодке по Оби до Обдорска (современный Салехард), и далее 600 вёрст на оленях по тундре. Он одним из первых прошёл восточным отрогом хребта Пай-Хой (Полярный Урал) и вышел к Карской губе. По зимнику из Березова вернулся в Красноярск, куда прибыл в январе 1772 года, и затем продолжил маршрут к низовьям Енисея. Его отчёт о поездке включён в итоговый труд Палласа почти без изменений. Руководитель экспедиции недаром ценил Зуева как надёжного помощника и очень способного наблюдателя. Об этом его качестве наглядно свидетельствует сделанное им описание природы низовьев Оби и, в том числе переменах погоды, «трав», северных сияниях, а также изменениях растительности по мере продвижения вниз по течению Оби: «лесов всяких довольно, но тонкость их и малость доказывает особливость тамошнего климата. 300 вёрст … от Березова вниз по Оби до Обдорского городка, где уже лес ни к какому строению не годится, а при впадении реки в Обскую губу уже и никакого нет… Самое последнее дерево к северу растёт лиственница, которая около 200 [вёрст] в северо-западную сторону на реке Щучьей кончится, откуда начинаются уже чистые тундры и на мокрых местах ничего не видно, кроме моху и разного рода тальника вышиною менее аршина» (Путешествие, ч. 3, 1-я половина, 1788, с. 83). И ещё: по мере приближения к Ледовитому океану «на крайнем пределе обитания … встречаются в долинах меж гор … малые лиственничники и олешничники, но не иначе как шпалерные лозы по стенам и хворосты по горам, так они по земле расстилаются» (там же, с. 26). Он первый описал стелющиеся формы лиственницы и ольхи в районе рек Щучьей (северный приток Оби) и Лесной, впадающей в Ледовитый океан под 68° с.ш.; приметил, что здесь «по болотным топям обыкновенно под густым мхом чистой лёд находится» (там же, с. 27). По возвращении в Красноярск Зуев, помимо ботанических сборов, привёз живого белого медвежонка, порядка 10 видов птиц, 40 видов рыб, кости ископаемых животных, окаменелые раковины, вымытые из крутых берегов рек (там же, с. 44, 47, 49 и др.). Поездка по Енисею была не столь результативна. 

В экспедиции под влиянием Палласа Зуев сложился как самостоятельный исследователь. По её завершении он направлен для продолжения образования в университеты Лейдена и Страсбурга (1775–1778), по возвращении из которых стал адъюнктом по натуральной истории (1779), а затем и академиком (1787) Петербургской академии наук. Он оставался неизменным помощником и последователем своего экспедиционного руководителя. Их сотрудничество продолжалось до последних дней Зуева, который перевёл на русский язык первый том «Flora  Rossiсa» Палласа под названием «Описание и изображение российских произрастаний». Созданный им учебник «Начертание естественной истории для народных училищ» (СПб. 1786) вышел под редакцией Палласа, многократно переиздавался, им широко пользовались вплоть до 1828 года, когда естествознание было исключено из учебных программ. Зуев — один из немногих, кто продолжил экспедиционную деятельность в конце XVIII столетия вслед за корифеями Путешествий по разным провинциям. 

Студент Степан Михайлович Кашкаров, поначалу работавший под руководством И.-П. Фалька, в конце 1771 года откомандирован к П.-С. Палласу в Томск, а затем к И.-Г. Георги. Сохранилось несколько писем Палласа к Кашкарову, свидетельствующих о том, что по поручению руководителя экспедиции этот студент в весенне-летний сезон 1772 года вёл сбор растений в районе Красноярска. Паллас поясняет, почему выбран именно этот участок: «страна около Красноярска по причине каменистых и открытых к солнцу гор довольно тепла и редчайшими растениями обильна и потому почитаю не бесполезным, чтобы ты весь май, даже до начала июня, провёл в сем городе. Всё это время, путешествуя по окрестным местам на обоих берегах Енисея отчасти пешком, верхом или в повозке, можешь рачительно собрать все цветущие тогда растения и каждого несколько образцов между бумагами высушишь. Здешние и луговые места также не лишены редких растений, но особенно заслуживают внимания утёсистые и открытые горы, простирающиеся по Енисею выше города, до … деревни Овсянской. Из числа коих ближайшую и богатую растениями гору красноярские жители называют Гремяча». Далее предлагается маршрут по реке Манна к верховьям Енисея, затем — «места в округе Абаканской», где «множество редких прозябаний». Поблизости большое солоноватое озеро и верховье реки Чулым, где «найдёшь особенные растения, любящие солнечные места и которых нигде более не встретить, можешь побывать на окололежащих рудокопнях» и в «пещере при слиянии Белого Юса с Чёрным Юсом». На пути из Абаканска к Лугасскому заводу «говорят самые счастливые места для произрастаний». Тем же путём Паллас предлагает Кашкарову вернутся в Красноярск к концу июля (Цит. по: Сытин, 1997, с. 64–65). 

По окончании экспедиции Кашкаров остался в Сибири зарабатывать на жизнь лечением «кочующих» народов. Этого немолодого странствующего ботаника так описывает чиновник Г.И. Спасский, служивший в Южной Сибири по горной части: «ветхая одежда и несколько связок растений, расположенных между бумагами в виде травника с ботаническим означением классов, родов и видов по системе Линнея, составляли его богатство; а связки лекарственных трав служили ему надеждою и утешением» (там же, с. 63). Кашкаров передал Спасскому потрепанные письма Палласа, которые он употреблял для раскладки собираемых растений, «не имея случая даже и возможности по бедному состоянию его покупать потребную на то бумагу».

Отряд И.-Г. Георги в составе экспедиции П.-С. Палласа

Уроженец Померании Иоганн-Готлиб (Иван Иванович) Георги (Georgi J.-G.; 1729–1802) получил образование в университете Упсалы, ученик Карла Линнея, успешный врач. 

На русской службе с 1770 года. Сразу по прибытии в Россию приступил к полевым исследованиям Калмыцкой степи в составе экспедиции И.-П. Фалька. Из-за болезни последнего, в 1772 году экспедиция была расформирована, и создан небольшой самостоятельный отряд под началом И.-Г. Георги, переданный в подчинение Палласа. В нём, помимо самого Георги, был подштурман Алексей Пушкарёв.

Район исследования

Главной задачей отряда стало обследование озера Байкал и его окрестностей, что и было осуществлено в 1772 году. В 1773 году отряд обследовал заводы в Таре и Тобольске, вёл разнообразные наблюдения в бассейне реки Чусовой. В следующем, 1774 году, изучали Поволжье. Возвращаясь в Петербург, Георги узнал о кончине Фалька и забрал в Казани его рукописи, которые позднее подготовил к печати.

Результаты исследований

За время четырёхлетнего путешествия был собран обильный материал о природе, в том числе о ландшафтах, реках и озёрах, полезных ископаемых, растительном и в меньшей мере о животном мире, а также народах, населяющих Прибайкалье и Забайкалье, Западную Сибирь и Поволжье. Важная особенность экспедиционных трудов Георги — он постоянно уделял большое внимание изучению природных вод. Первым в России предложил их классификацию, которую можно считать прообразом геохимической классификации природных вод, много позже предложенной В.И. Вернадским (1933). В ходе экспедиции собрана коллекция минералов (371 образец), приобретённая Главным управлением училищ, которая легла в основу музея кафедры минералогии Петербургского университета. Но главное — Георги и Пушкарёвым была составлена достоверная карта «Байкальского моря», которую «сочинял подштурман Пушкарёв» (1772), и на рубеже XVIII — XIX веков Георги опубликовал свой итоговый труд — «Географическое, физическое и естественноисторическое описание Российской империи» — обобщившее материалы, полученные в ходе путешествий. Академия наук по достоинству оценила труды Георги, в 1776 году он стал адъюнктом по химии и натуральной истории, а в 1783 году — академиком Петербургской академии наук.

«Новая карта Байкальского моря»
составлена в 1772–1773 годах подштурманом А. Пушкарёвым.
Масштаб 10 вёрст в одном дюйме (1 : 6420 000)
Градусная сетка через 30′, долгота от условного меридиана, проходящего на 11° восточнее Иркутска.
Проекция цилиндрическая, рельеф береговой полосы показан холмиками.
Размер 26х84.
Оригинал в ОР БРАН.
Reise 1772—1774. SPb., 1775. Tab. I.

Труды Георги (Georgi I.G.):

• Bemerkugen einer Reise im Russischen Reich 1772–1774. SPb. 1775. 
• Описание всех в Российском государстве обитающих народов, также и житейских отрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей. СПб. 1776–1777; 
  на франц. яз. издано тогда же и там же; 
  на нем. яз. Lepzig 1779; 
  совр. изд. первых трёх частей на рус. яз.: М. 2007.
• Сокращённое известие о найденных между Сарептою и Царицыным целительных источниках // Санктпетербургский вестник. 1778. Март. 
• Наставления об употреблении Сарептских вод // Санктпетербургский вестник. 1778. Ноябрь.
• Каким образом простую воду скоро и легко испытывать, здорова ли она для питья или нет? // Еженедельные известия ВЭО. 1788. № 2. С.5—9.
• Geographisch-physikalische und Naturhistorische Beschreibung des Russischen Reiches. Bd. 1–5. Kоnigsberg. 1787–1802.
• В рукописи сочинение «О реках Российской империи, впадающих в Каспийское море» (СПФ АРАН. Ф.  3. Оп.  4. № 62/2. I. IX. 1783).

Начиная с 1775 года в виде отдельных выпусков вышли в свет этнографические зарисовки под общим названием «Открываемая Россия». Позже дополненные материалами других участников Больших академических экспедиций и их предшественников из академического отряда 2-ой Камчатской экспедиции и других предприятий начала столетия, они составили упомянутый иллюстрированный труд «Описание всех народов Российского государства», в котором порядка 100 раскрашенных гравюр работы К.М. Рота (Roth) по рисункам, сделанным художниками разных экспедиций. Можно попытаться сопоставить рисунки и маршруты участников экспедиций XVIII века с тем, чтобы выяснить где и кем созданы рисунки с натуры, послужившие основой для создания опубликованных в этом издании гравюр, что, конечно, требует специального исследования. Здесь мы публикуем лишь несколько из них.

«Самоеды … от слова Сома (болото), потому что в пустынях их есть обширные болота. В старинных Российских приказных ведомостях назывались они Сыроедцами. Живут они около, да и на самых берегах Ледовитого моря, в Европе от Белого моря или прямо от реки Мезени до Уральских гор, а в Азии от сих гор за реку Енисей, почти до самой Лены. По причине великой стужи, дерева [здесь] уже не растут, но видны одни только кустарники, да и то чем далее к северу, тем низменнее и реже становятся. Почему обширная их область может почесться самою непроходимою, холодною, пустою и суровою частию земного шара. … Самоеды росту самого небольшого, и редко бывают ниже четырёх, а выше пяти футов. Впрочем, они коренасты; ноги и шея у них короткая, голова большая, лицо и нос нарочито плоские. У мужчин виден на бороде один только пух. Женщины их постатнее, ростом ниже, и черты лица их понежнее. … У них не бывало никогда князьков, владельцев или иных каких судей, кроме старшин над поколениями. … Промыслы их состоят из звериной и рыбной ловли, да в содержании оленей. Звериная и рыбная ловля могут почесться общими упражнениями и главнейшими отраслями пропитания. Ради звериного промысла кочуют они и зимою. Гуарычи перебираются по льду небольшими артелями через морской Вайгатский залив для звериного промыслу на необитаемом и самою самоядью остров Новой земли. … Почти у всякого есть по нескольку … смирных оленей. Они ездят на них верхом и впрягают их в свои санки. Женщины упражняются … в шитье одеяния, в выделке кож, в сушении рыбы и во всём прочем, до хозяйства их касающемся. Где растёт крапива, там прядут они её [и] употребляют пряжу свою единственно на нитки, сети и верёвки. … Зимнее одеяние делается обыкновенно из оленьих, лисьих и других кож, опушается по большой части волосатым собачьим или волчьим брюшчатым мехом, от части из подбрюшин гагар и других водяных птиц; всегда одно на другое одевается, волосом или перьями наружу, и подпоясывается около тела поясом» (с. 4–9). 

«Острова, лежащие от Южного мыса полуострова Камчатки до самой Японии … гористы, и на некоторых есть, как и в Камчатке, огнедышущие горы и горячие ключи; на иных есть и леса, а иные совсем безлесны; воздух же на всех умеренный. Острова сии называются вообще Курильскими: но ни количество оных, ни названия, ниже обширность и качества точно ещё не известны. … Жители сих островов не на всех называют себя одинаким именем, и при том нарочито между собою разнятся некоторые как в виде, так и языке. … Настоящие курильцы сходны несколько с японцами, росту малого, лицом круглы и несколько плоски, однакож не дурны: волосы у них черные, бороды большие, и тело нарочито обросло волосами. В поведении своём человеколюбивы, честны, постоянны, вежливы и приветливы; но в несчастиях малодушны и к самоубийству склонны. Мужчины упражняются в ловле морских зверей, птиц, китов и проч. Также в зверином промысле и рыбной ловле. Женщины стараются о приготовлении пищи, одеянии и проч. А на северных островах прядут также крапиву и ткут. Одеяние северных островских жителей нарочито походит с виду на Тунгузское, и делается из лебяжьих, гагарьих и других водяных птиц шкур, также … из морских и диких зверей кож» (с. 85–87). Исходный рисунок и описание, скорее всего, принадлежат участникам 2-ой Камчатской экспедиции 1740–1743 годов.

«Лопари, или лапландцы, называют себя саамами или сомами, а страну свою Самеладой или Самеладдой. Они живут в Архангельском наместничестве, в Кольском уезде, и занимают простирающуюся выше Ботнического залива на север, между находящимися в западной стороне Северным, а в восточной Белым морями … Народ сей не отстал и по принятии христианского закона от кочевой жизни, да и то надобно сказать, что сельское домостроительство в занимаемой им стране было не прибыльно. … Впрочем, разделяется оный на нагорных и поморских жителей. Поморские лопари, называемые также лесными и звероловными, живут летом около морей и озёр, а зимой в лесах, заимствуют пропитание своё от рыбной и звериной ловли и избирают всегда под жилища свои привольные для сих промыслов места. Однако ж большая их половина держит у себя и оленей, по незнатному числу. С одного места на другое переселяются они редко. [Они] рачительные и искусные звероловы. Огнестрельное оружие совсем почти вывело у них из употребления лук и стрелы. Ежели кто-нибудь из нагорных лопарей придёт в бедность, то уступает остальных своих оленей кому-нибудь из приятелей, а сам принимается за звериный промысел» (с. 4–10). Возможно, оригинал рисунка и описание взяты из материалов И.И. Лепехина.