Академический отряд Второй Камчатской экспедиции (1733–43)

Иоганн-­Георг Гмелин (I.G. Gmelin; 1709–1755), известный натуралист, получил образование в Тюбингене.

На русской службе с 1727 по 1747 год.
Сначала адьюнкт, а с 1731 года академик Петербургской академии наук.

Герард-­Фридрих (Федор Иванович) Миллер (G.F. Muller; 1705–1783) — историк и археограф, получил образование в университетах Ринтельна и Лейпцига, ученик И.Б. Менке, представителя немецкой историко-филологической школы.

С 1725 года на службе в России. Один из первых адьюнктов только что созданной Петербургской академии наук, с 1730 года — академик.

Солдатский сын Степан Петрович Крашенинников (1713–1755), первоначальное образование получил в Славяно-греко‑латинской академии в Москве (также, как несколько лет спустя другой воспитанник этого учебного заведения, сын крестьянина-помора М.В. Ломоносов), был переведён в недавно учреждённую Петербургскую академию наук, куда оба, каждый в своё время, были зачислены в студенты: Крашенинников — в 1732 году; Ломоносов — в 1736 году.

Крашенинников — в Сибири в академическом отряде, сначала под руководством И.-Г. Гмелина, а потом самостоятельно на Камчатке. По возвращении из экспедиции в 1745 году Крашенинников получил звание адъюнкта. С 1750 года он академик.

Со временем к академическому отряду присоединились переводчик Я.И. Линденау и три адьюнкта Академии наук.

В 1739 году в помощь Миллеру был послан уроженец Вюртемберга историк Иоганн Эбергард Фишер (I.-E. Fischer 1697–1771), состоявший на русской службе с 1730 года адъюнктом Петербургской академии наук.

В помощь И.Г. Гмелину — Георг Вильгельм Стеллер (G.W. Steller; 1709–1746), уроженец Винсгейма, получивший образование в Виттенберге, где изучал богословие и право, а затем в университетах Лейпцига, Иены и Галле, в которых он сформировался как разносторонний натуралист. В Медицинской обер-коллегии в Берлине Стеллер прошёл квалификационный экзамен у известного ботаника М. Людольфа. В России с 1734 года. Сначала он был домашним врачом известного церковного и государственного деятеля, сподвижника Петра I и главы так называемой Учёной дружины, Феофана Прокоповича. В 1737 года Стеллер аттестован ботаником И. Амманом и принят адъюнктом в Петербургскую Академию наук. До отъезда в экспедицию Стеллер участвовал в подготовке к печати двухтомного каталога раритетов Кунсткамеры «Musei  Imperialis  Petropolitani» (Petropoli. 1742–1745). Прибыв к И. Гмелину, он был направлен на Камчатку к Крашенинникову, но работать вместе им практически не ришлось, так как поначалу Стеллер участвовал в последнем плавании Беринга (1741–1742). А потом вел исследования на Камчатке после отъезда Крашенинникова. Умер на обратном пути из экспедиции, похоронен в Тюмени.

Лучше всего главные районы исследований академического отряда Второй Камчатской экспедиции показывает одна из так называемых итоговых карт Сибири, публикуемая в альбоме, имеющая помету: «№18/1753. Сибирь». М.Н. Наврот, изучавшая эту карту, осторожно датировала её промежутком середины 1730-х — начала 1750-х годов. За 10 лет экспедиционной жизни путешественники прошли путь от Петербурга до Камчатки и обратно. Их главное внимание было нацелено на изучение необъятных и всё ещё малоизвестных сибирских просторов. Они последовательно продвигались на восток по маршрутам, в основном, разведанным ещё землепроходцами XVI–XVII веков, в пределах полосы, примерно расположенной между 50° и 75° с.ш. Каждый занимался своим делом.

Л. Делиль де ла Кройер вёл астрономические наблюдения по рекам Иртыш, Обь, Селенга, а в конце пути и на Камчатке, где безвременно погиб. Г.Ф. Миллер (самый старший из участников экспедиции по стажу академической работы) вёл тщательное массовое выявление в архивах местной сибирской администрации документов и материалов об изучении и освоении подведомственных ей территорий (воеводств и уездов), накопленных с начала XVII века. Недаром уже в 1748 году учёный был назначен историографом. Его фонды в СПФ АРАН и РГАДА огромны, во многом освоенные исследователями последующих поколений, они и поныне представляют большой интерес для современных ученых.

Событием мирового значения стали многолетние исследования Камчатки, выполненные Крашенинниковым в 1736–1741 годах. Он более 10 раз пересёк полуостров Камчатка в различных местах. Протяжённость его маршрутов составила более 5 тысяч км. Он обследовал долины наиболее крупных рек, самые крупные вулканы и термальные источники, значительную часть Охотского и Тихоокеанского побережий полуострова; вёл регулярные метеонаблюдения, причём сумел привлечь к этому делу и обучить ведению наблюдений своих добровольных местных сотрудников, по существу, создав метеосеть, которая какое-то время продолжала действовать и после его отъезда; собрал ценный этнографический и лингвистический материал, коллекции минералов, рыб, птиц, зверей и растений, описал цунами, свидетелем которого он стал. В течение четырёх лет он в одиночку вёл систематические (фактически стационарные) наблюдения по всем направлениям изучения природы Камчатки и населяющих её народов (их облике, нравах, образе жизни, языке, промыслах, верованиях). Всё это нашло своё полноценное и яркое отражение в его труде «Описание земли Камчатки», которое стало классическим для русской географической литературы XVIII века. Написанное в 1751 году это сочинение вышло в свет посмертно в 1755 году. Труд Крашенинникова представлял собой, по существу, первое систематизированное описание обширного, но почти неизвестного полуострова. Его выход в свет вызвал  большой интерес во всём мире. И вскоре книга была переведена на английский, французский, немецкий и голландский языки.

В конце 1737 года Г.-В. Стеллер и художник И.-К. Деккер отправились из Петербурга в Сибирь. На всём пути следования учёный вёл дневные записки, отмечая особенности природы, быт, нравы, культуру и язык народов Среднего Поволжья, Урала и Западной Сибири. В Соликамске, ожидая идущие по рекам экспедиционные грузы, он провёл с пользой почти три месяца, работая в ботаническом саду знаменитого промышленника Григория Демидова, где занимался определением растений, собранных в ботаническом саду и в гербарии этого любителя ботаники; установил письменные контакты с Линнеем, изучал эндемики Урала. Осенью 1738 года в Томске его свалила лихорадка. И только в марте 1739 года Стеллер достиг Енисейска, где Гмелин и Миллер вручили ему инструкцию и вместе со студентом Горлановым и художником Берканом отправили на Камчатку. И снова он собирал и описывал растения и животных, вёл этнографические наблюдения на берегах Лены, в Забайкалье и других местах по ходу путешествия. В августе 1740 года прибыли в Охотск, а в сентябре — в Большерецкий острог на Камчатке. Несколько зимних месяцев Стеллер входил в курс дела, но в начале 1741 года принял предложение Беринга стать судовым врачом и натуралистом в трагически окончившемся плавании к берегам Америки под командованием В. Беринга и А.И. Чирикова. И хотя возможностей для наблюдений во время кратких стоянок было немного, азартный и дотошный 32-летний учёный стал первым исследователем природы Аляски и Алеутских островов. Он описал более 150 видов редких растений, десятки неизвестных видов и разновидностей птиц, собрал богатые естественнонаучные коллекции, а также разнообразные этнографические сведения. Вынужденная (из-за кораблекрушения и болезней членов экипажа, приведших к смерти капитан­командора и целого ряда других участников плавания) зимовка на неведомом дотоле безлюдном острове, получившего позже имя Беринга, длившаяся почти 10 месяцев, позволила Стеллеру провести обстоятельные исследования этого острова и найти средства спасения от голода и цынги. Он обнаружил здесь лежбища морских котиков и морских выдр, описал неизвестный вид морского животного из отряда сирен, в эволюционном ряду стоящего между китообразными и ластоногими, названного им «морской коровой», известного ныне как «Стеллерова корова», впоследствии полностью уничтоженную китобоями. Это описание принесло ученому всемирную славу.

В конце августа 1742 года Стеллер вернулся на Камчатку. Здесь он вместе с художником Берканом провёл ещё два года напряженных исследований: собрал обширные естественнонаучные коллекции, составил ряд записок о возможности хозяйственного освоения края. Покидая летом 1744 года Камчатку, он увозил 14 ящиков с коллекциями минералов, гербарием, растениями для выращивания в академическом саду, чучелами птиц, рыб, других животных. На обратном пути в Петербург он продолжил ботанические, зоологические и минералогические сборы. Зиму 1744–1745 годов провёл в Якутске, где обрабатывал путевые материалы; следующую зиму 1745–1746 годов — в Иркутске; несколько месяцев 1746 провёл в Соликамске, где высадил в ботаническом саду Г. Демидова 80 видов редких растений, собранных в путешествии.

Летом Стеллер провёл обследование Пермских земель (маршрут более 2000 км). Тяготы общения с местными сибирскими властями и тяжелая болезнь привели учёного к безвременному концу жизни. Скончался и похоронен он в Тюмени на берегу Тары. Экспедиционный груз остался в Соликамске. Доставил его в 1747 году в Петербург Фишер. Разбором коллекций и рукописей занимались И. Амман, И. Гмелин и С. Крашенинников. Первой увидела свет диссертация «О морских животных», опубликованная на латыни (Novi  Comentarii. Vol. 2. 1751).

На И.-Г. Гмелина было возложено естественно­научное изучение территорий, по которым шёл маршрут. Его труд Reise durch Sibirien von dem Jahre 1733 bis 1743. Göttingen. 1751–1752. Bd. I–IV., первый в ряду опубликованных работ академического отряда Второй Камчатской экспедиции, обобщивший экспедиционные наблюдения путешественников (главным образом, его собственные). Два последних тома этого сочинения опубликованы в Геттингене, в их подготовке участвовал племянник учёного — С.Г. Гмелин, впоследствии один из руководителей Больших академических экспедиций. Тогда же вышли в свет переводы на французский, голландский и русский языки (в последнем случае только Предисловие в переводе С. Крашенинникова). В нём описано 1178 видов растений, 500 из которых впервые. Помимо данных о растительности, эта работа представляет общую (хотя и краткую) характеристику особенностей природных условий отдельных частей Сибири. На основе анализа растительности учёный пришёл к выводу, что Урал не является серьёзной преградой для распространения растений и, вероятно, не составляет для них значительного природного рубежа. Таким рубежом, по его мнению, является Енисей: «Мне не казалось, что я в Азии нахожусь, пока до Енисея-реки не доехал. Не видал я до тех мест почти никаких зверей, которых бы в Европе или, по крайней мере, на степях вниз по Волге-реке не было, никаких особенных трав, земли и каменья. Весь вид до означенной стороны казался мне европейским». Поэтому Гмелин считал, что именно по Енисею следует провести границу Европы и Азии. Изданное в 1751–1752 годах описание путешествия Гмелина положило начало новому типу географических сочинений в России — «подневные записки», иначе говоря полевые дневники (Reise), которые наряду со сведениями о наблюдениях во время маршрута включали некоторые обобщения, соображения и выводы о причинах тех или иных явлений. Этот новый тип географической литературы свидетельствовал о новом отношении к задаче географического описания, так как включал не только сведения о том, где и что увидел путешественник, но и обобщающие описания отдельных местностей или речных систем. Так, Гмелин обратил внимание на своеобразие географических условий Даурии. Анализ сибирской растительности позволил ему заметить зависимость её изменений от высоты мест произрастания. Он отмечал также возрастание суровости климата в зависимости от распространения мерзлых грунтов в горах и с высотой.

Предложение, каким образом надлежит сочинять историю и географию Российской империи (1746) // Материалы для истории Академии наук. СПб. 1896.

Описание Сибирского царства. СПб. 1750. Ч. I; неоднажды переиздано с дополнениями под другим названием — История Сибири. М.-Л. 1939, 1941, 1999, 2000 и 2005.

Описание земли Камчатки (1751). СПб. 1756. Т. 1–2; в этот труд вошли некоторые материалы Стеллера и несколько рисунков Плениснера, сделанные в ходе плавания к берегам Америки. Переиздания: СПб. 1786 и 1815, М. 1949, СПб-Петропавловск Камчатский. 1994. Есть переводы, переделки и переиздания на французском, немецком, голландском и английском языках.

Речь о пользе наук и художеств. СПб. 1750.

Диссертации о рыбах Камчатки и Флора Ингерманландии (1745) остались в рукописи.

Около 300 гравюр с натурных рисунков, выполненных с живых и гербарных экземпляров сопровождают сочинение И. Гмелина Flora Rossica; несколько десятков многократно печатавшихся гравюр — виды сибирских городов с рисунков И. Беркана, И. Люрсениуса и И. Деккера; 14 рисунков сопровождают Описание земли Камчатки С. Крашенинникова (изображение Ключевской сопки, гавани, этнографические рисунки Беркана и Плениснера). Только опубликованных в XVIII веке рисунков порядка четырёхсот. А кроме того, работы художников академического отряда 2-ой Камчатской экспедиции есть в фондах СПФ АРАН, РГАДА, ГИМ и других архивах.

В виде раскрашенных гравюр рисунки сибирских растений, выполненные экспедиционными художниками академического отряда Второй Камчатской экспедиции И. Берканом, И. Люрсениусом и И. Деккером вошли в иллюстрированную книгу о редких дикорастущих растениях Российской империи, изданную по горячим следам путешественников в 1739 году директором петербургского академического Ботанического сада академиком И. Амманом (Amman I. Stirpium Rariorum Imperio Ruteno Icones et descripriones — 35 гравюр 26,5 х 20 см), и в Сибирскую флору (Flora Sibirica, 1747–1759) И. Гмелина без указания имён авторов рисунков, сделанных с натуры или с гербарных экземпляров.

Первая из них не завершена. Она имеет регистрационную помету: «№ 18. Сибирь. 1753», что и позволяет говорить о том, что эта карта создана до 1753 году. Это самая ранняя из известных итоговых карт экспедиции. На ней отсутствует береговая линия Северного Ледовитого океана, положенная на карту морскими отрядами Второй Камчатской экспедиции, известными также как Великая Северная экспедиция, подведомственными Адмиралтейству, результаты которых нашли своё отражение на Генеральной карте России из Академического атласа 1745 года. Карта даёт представление о районах исследований академического отряда от Тобольска до Камчатки. Её основное содержание составляет речная сеть, а также информация о народах, населявших обследованные академическим отрядом местности. Об облике, одежде, отчасти и занятиях говорят изображения на 11 рисунках, представленных на карте. В рамках, в верхнем ряду последовательно нарисованы «якут», «оленная тунгуска — баба», «оленный тунгус», «коряк», «камчатская баба», «курил», «чукоч». В нижнем ряду — «тунгус пеший» и «тунгуска пешая». В картуше слева — промысловые животные и орудия лова, ездовые собаки, жилища, бивни, приспособления для сушки и копчения рыбы.

Как основа для второго варианта рукописной итоговой карты Сибири из собрания ГИМ использованы Генеральная карта России 1745 года и упомянутая выше карта, условно датируемая до 1753 года. Судя по вензелю на картуше, первоначально она посвящалась императрице Елизавете Петровне, но затем её «перепосвятили» (внесли изменения в вензель) другой императрице — Екатерине II Алексеевне, вступившей на престол в 1762 году, поэтому исследователи этой карты условно датируют её «после 1762». Эта карта существенно богаче своей предшественницы по содержанию. Насколько это было возможно, достоверно и полно показана береговая линия российских побережий Северного Ледовитого и Тихого океанов; более подробно дана гидрографическая сеть; условными знаками показаны горы и возвышенности (так называемые «холмики»), низменности и степи отмечены надписями; обозначены границы сибирских административных единиц (уездов). Этнографическая информация тоже расширилась: вместо 11 — 17 сюжетных рисунков. В основном они повторяют сюжеты карт 1758 года (но не идентичны им). Среди новых изображений появились: самоед в санях, запряжённых оленем; ламут, управляющий собачьей упряжкой; курилец на фоне огнедышащей горы; представители соседних государств — китайцы и всадник с колчаном стрел.

«Материя, из которой Камчадалы прежде сего носили  платье и ныне по большей части носят, — оленьи, собачьи, нерпичьи и других, как морских, так и земных зверей, и птичьи кожи, которые они без разбору в одну шубу сшивали, что ещё и мне в курильских парках случилось видеть, но, однако, в верхнем платье имеют отмену, хотя оная и не весьма велика» (с. 42).

«Камчатская огнедышащая гора [Ключевская сопка] стоит в стрелке между Камчатскою рекою и Толбачиком, курится из давних же лет, и сперва, как сказывают Камчедалы, дым шёл из верху её, но лет за 40 перемежился, а вместо того загорелась она на гребне, которым с другою горою соединяется. В начале 1739 году в первый раз выкинуло из этого места будто шарик огненной, которым, однако,весь лес по около лежащим горам выжгло. За шариком выбросило оттуда ж как бы облачко, которое, час от часу распространяясь, больше на низ опускалось и покрыло пеплом снег верст на 50 во все стороны. В то самое время ехал я из Верхнего Камчатского острога в Нижний и за оною сажею, которая поверх снегу почти на полдюйма лежала, принуждён был у Машуры в острог дожидаться нового снегу. При объявленном возгорании ничего особливого не примечено, выключая легкое землетрясение, которое было и прежде того, и после. Большее трясение Земли чуствовали мы в половине декабря месяца 1738, едучи в Верхний Камчатский острог из Большерецка. … Камчатская гора не токмо вышеописанных, но всех, сколько там ни есть, гор выше, она до двух частей вышины своей состоит из гор, таким образом расположенных, как выше сего об Авачинской сопки объявлено… Дым их верху её весьма густой идёт беспрестанно, но огнём горит она в сем, восем и десять лет, а когда гореть начала, того не запомнят. … Огнём горит она от большей части по недели и меньше, но иногда и года по три с ряду, как то между 1727 и 1731 происходило: ибо тогда, как сказывают, исходящее из неё поламя было видимо. Однако во всё то время не имели жители такого страху и опасности, как от последнего её возгорения, которое в 1737 году случилось» (с.  173–175).

«Американцы по морю плавают в кожаных байдарах так же, как коряки и чукчи. Байдары их длиною сажени по 2, а вышиною в 2 фута, носы у них вострые, а дно плоское. Внутреннее сложение их состоит из шестов, которые по обоим концам вместе сплочены и распялены поперечными впорками. Кожи, которыми они вкруг обтянуты, кажется, тюленьи, выкрашенные вишневою краскою. Место, где садятся, кругло, аршинах в двух от кормы, а обшивается брюшиною, которую при помощи ремней, по краям продернутых, как кошелек стягивать и растягивать можно. Американец, севши в помянутое место, протягивает ноги и обвязывает вкруг себя брюшину, чтоб в воде в байдару попасть не можно было. Гребут одним веслом длиною несколько сажен на обе стороны попеременно с таким успехом, что им противные ветры не много препятствуют, и с такой безопасностью, что они, не смотря на ужасное морское волнение, плавать не боятся» (с. 128).

«Весь май и половину июня [1742] мы жили мясом морских котиков и их самок … с приближением весны у нас также появилось много вкусных растений и кореньев; употребление их давало разнообразие и лекарство нашим истощённым телам… В августе были озабочены тем, как избежать мучительной доставки мяса и обеспечить всех пищей, что можно было сделать, охотясь на морских коров, которые ежедневно во множестве были у нас перед глазами на берегу….Самые крупные из этих животных имеют от четырёх до пяти саженей в длину и три с половиной сажени в толщину в районе пупа, где они толще всего. Сверху до пупа они схожи с сухопутным животным; от него до хвоста — с рыбой. Череп нисколько не отличается от лошадиного, но когда он ещё покрыт шкурой и мясом, то напоминает голову буйвола, особенно губами. На месте зубов у него во рту две широкие кости: одна из них прикреплена к небу наверху, а другая — изнутри к нижней челюсти. Обе они снабжены множеством кривых борозд и выступающих гребней, с помощью которых оно перетирает водоросли, свою обычную пищу… Эти животные живут в море стадами, самцы и самки обычно плавают вдоль берега вместе, подталкивая вперёд своего отпрыска… Вес животного со шкурой, мышцами, мясом, костями и внутренностями я оцениваю в 200 пудов или в 80 коротких центнеров. Жир этого животного не маслянистый или мягкий, а твёрдый и железистый, снежнобелого цвета; полежав несколько дней на солнце, он становится приятного жёлтого цвета, как лучшее голландское масло. Варёный жир превосходит по вкусу лучший говяжий жир, по цвету и текучести походит на свежее оливковое масло и обладает исключительно хорошим запахом и питательностью. Мы пили его чашками, не испытывая ни малейшей тошноты. Кроме того, если его принимать часто, он действует как очень мягкое слабительное и мочегонное средство; поэтому я считаю его хорошим лекарством от хронических запоров, а также желчных камней и непроходимости мочи…Мясо старых животных неотличимо от говядины и разнится от мяса всех сухопутных и морских животных тем удивительным качеством, что даже в жаркие летние месяцы хранится на открытом воздухе без гниения на открытом воздухе целых две недели или даже больше.

…По возвращении [на Камчатку] я получил сведения, что это животное известно в местах от мыса Кроноцкого до Авачинской бухты, где его иногда мертвым выбрасывает на берег. Из-за отсутствия специального названия ему дали имя «капустник» (с. 135–142).