В прошлом и позапрошлом веках для того, чтобы лечиться, надо было обладать недюжинным здоровьем. Корень аконита, пилюли из ртути, поджаренная соль, свежая кровь белых медведей — средства, которыми первооткрыватели пользовались для лечения и профилактики заболеваний, — просто опасны для жизни. И всё-таки путешественники иногда рисковали, ведь в тех местах, куда отправлялись экспедиции, зачастую не было даже намёка на цивилизацию. Мы изучили дневники великих путешественников и расскажем о том, как они справлялись с разными недугами.
Как и от чего лечились в море
Морская болезнь
В частности, очень плохо «прикачивался», как говорят моряки, Николай Миклухо-Маклай. Уже в первом своём путешествии на Канарские острова он жестоко страдал от морской болезни. То же самое повторилось на борту корвета «Витязь», на котором путешественник добирался до Новой Гвинеи.
Чтобы спастись от напасти, использовали наркотики и алкоголь — увы, эти средства мало помогали. Оставалось привыкнуть или терпеть: «Специфические средства, предложенные против Б. м. (болезнь морская — авт.), каковы опиаты, хлорал, кокаин, алкогольные напитки и т. д., в большинстве случаев не приносят никакого облегчения; наоборот, скорее всего облегчают твёрдая воля, отсутствие порывистых и быстрых движений…» — пишет Лев Финкельштейн.
Венерические заболевания
Приходилось задумываться и о решении более щекотливых проблем — например, как оградить бравых мореходов, заскучавших по женскому обществу, от «дурных болезней». Вылечить их было трудно, да и само лекарство могло привести к смерти — в XIX веке для исцеления использовали, как правило, снадобья на основе ртути, чрезвычайно токсичной для человеческого организма.
«Английские врачи, как почти везде, так и в китайских портах, употребляют против венерических болезней металлическую ртуть в виде blue pills (англ. «голубые пилюли» — авт.) или каломель (редкий минерал с содержанием ртути — авт.), но не очень удачно. Больные вследствие долговременного влияния немалых приёмов слабеют и с присоединением к этому состоянию поносов нередко умирают. Стоявши в Самсон-бае, мы видели пришедший из Китая, нанятый английским правительством бельгийский пароход «Шарлотта», перевозивший больных из Шанхая в Англию. На нём, до мыса Доброй Надежды, умерло от поносов 10 человек венерических из числа 80, и многие из остальных были также ненадёжны».
Выдержка из медицинского отчёта судового врача XIX века[1]
Чтобы избежать массового заражения и связанных с этим проблем, проще всего было попросту не пускать экипаж на берег. Увы, не всегда это получалось. Оставалось вести с моряками просветительскую работу и надеяться на их благоразумие.
«Первая необходимая мера, поэтому, распространение между командою надлежащих понятий об этой болезни и об особенной опасности её в иностранных портах, в которых стекаются разноплеменные люди, смешением своим предающие сифилитической болезни особенную силу.
Второй мерой со стороны командира должно быть развлечение и занятие людей другими предметами. Прогулка по берегу вне города и особенно подальше от кабаков, и не иначе, как партиями в сопровождении офицера; <…> игры, особенно гимнастические, танцы, маскарады, музыка, как на судне, так и на берегу, наконец, занятия умственные, обучение грамоте в свободные часы и т.п. Вот, главнейшие средства ослаблять в командах половое побуждение и предохранять людей при береговых стоянках, от соблазна непотребных женщин».
Генерал-штаб-доктор флота К.О. Розенбергер,
«Инструкция свиты Его Величества контр-адмиралу Попову по медицинской части», 11 сентября 1861 года
Цинга
Самая страшная болезнь моряков — цинга. Далеко не всегда на кораблях оказывались продукты, способные обеспечить экипаж витамином С. В XV–XVIII веках способы лечения были самые неожиданные. Например, недужного посыпали землёй! Существовала околонаучная теория, будто бы цингу вызывала тоска по родной земле. Впрочем, опытные капитаны знали способы профилактики — французский первооткрыватель Жак Картье использовал чай из хвойных иголок, Джеймс Кук закупал для своей команды лимоны, русские поморы заквашивали ложечную траву.
«Масла взял я малое количество, для того что оно между поворотными кругами обыкновенно портится и делается для здоровья вредным; вместо онаго запасся довольно сахаром и чаем, как лучшим противуцынготным средством. Всего более к сохранению здоровья людей надеялся я на действие кислой капусты и клюковнаго сока»
Иван Крузенштерн, «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева»
И абсолютно образцовой была Первая русская антарктическая экспедиция 1819–1821 годов, в ходе которой наши моряки открыли Антарктиду. Об уникальном рационе можно прочитать здесь.
Профилактика на флоте
В феврале 1858 года первый председатель РГО, великий князь Константин Николаевич, имевший чин генерал-адмирала, утвердил «Краткое руководство морским врачам для осмотра и освидетельствования». Его разработал генерал-штаб-доктор Балтийского флота Иван Гауровиц, отмечавший, например: «При освидетельствовании корабля врач должен обращать главное своё внимание на сырость, которая происходит в корабле от разных причин… Цинга, ревматические и тифоидальные горячки часто происходят от этой причины». Кроме того, врачам предписывалось обращать особое внимание на состояние воздуха, «который может портиться от слишком тесного помещения людей, особенно при недостаточной вентиляции», на «надлежащее выкачивание трюмной воды», на «степень чистоты и опрятности, в которых содержится корабль» и т.п.
Уже во второй половине XIX века стала известна вакцинация — в частности, она помогала избежать на кораблях и в портах эпидемии оспы. В 1872 году Адмиралтейств-совет принял следующее решение: «…привитие предохранительной оспы сделать обязательным для всех кадровых мастеровых и учеников в портах и заводах Морского ведомства. Кадровым мастеровым и ученикам, которые, по заявлению врача, по привитии им предохранительной оспы, должны будут оставаться до выздоровления на квартирах, производить за это время получаемую ими заработную плату».
Как и от чего лечились на полюсе
Синдром полярного напряжения
Современные медики установили, что длительное отсутствие солнца крайне негативно сказывается на организме. Не вырабатывается серотонин и мелатонин, люди ходят подавленные, развивается депрессия, увеличена нагрузка на сердечно-сосудистую систему и почки, снижена регенерация тканей. А без витамина D становятся хрупкими кости и зубы. Первые полярники этого не знали, но даже если бы знали, вряд ли отказались от экспедиций.
Так, скачки в настроении и плохое самочувствие Георгия Седова могут быть связаны именно с отсутствием солнца. Последняя запись в его дневнике посвящена восходящему светилу: «Увидели выше гор впервые милое, родное солнце. Ах, как оно красиво и хорошо! При виде его в нас весь мир перевернулся. Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети нашим близким на родине, как мы ютимся в палатке, больные, удрученные, под 82 градусом северной широты…»
«С каждым днём слышишь больше и больше вздохов о солнце. Мы становимся солнцепоклонниками. Тоска по солнцу не имеет в основе тоски от безделья. Наблюдая, нельзя не заметить, что в самом деле лица всех участников экспедиции осунулись и побледнели. Доктор Кук в отчёте об экспедиции «Бельжика» объясняет недомогания в полярную ночь подневольной малоподвижностью и отсутствием необходимого организму солнечного света. Кук все недомогания называет «полярной анемией» и считает, что этой болезни подвержены все без исключения зимующие в полярных странах. <…> Мы сопоставляем все эти наблюдения зимовавших до нас с собственными недомоганиями. Слово «анемия» начинает входить в моду»
Николай Пинегин, «В ледяных просторах: Экспедиция Г.Я. Седова к Северному полюсу»
И снова цинга
Главным врагом полярников была всё та же цинга. Справиться с ней помогал несколько вампирский способ: путешественники, не брезговавшие пить тёплую кровь добытых животных, были куда меньше подвержены болезни. Другим хорошим средством считалось движение — среди симптомов цинги заметное место занимают сонливость и нежелание двигаться, поэтому бытовало мнение, что источник недуга — лень.
«Цынготных» теперь у меня двое: Губанов тоже заболел, и дёсны у него кровоточат и припухли. Всё лечение моё ограничивается тем, что посылаю их на лыжах искать дорогу, на разведку, даю на сон облатку хины, а Луняеву, кроме того, к чаю выдаю сушёной вишни или черники. Мне кажется, что цынга в этом начальном периоде выражается, главным образом, в нежелании больного двигаться…
Валериан Альбанов, «Затерянные во льдах»
Трихинеллёз
В условиях вечных льдов свежая кровь белых медведей действительно может стать самым доступным источником витаминов. Но, спасаясь от цинги, можно заразиться трихинеллёзом. В январе 1913 года в судовом журнале «Святой Анны», вмёрзшей в лёд и дрейфующей по направлению к Северному полюсу, появилась запись: «…Странная и непонятная болезнь, захватившая нас, сильно тревожит». Загадочная хворь свалила большую часть команды, на много месяцев выведя из строя и капитана Георгия Брусилова.
«О его виде в феврале 1913 года можно получить понятие, если представить себе скелет, обтянутый даже не кожей, а резиной, причём выделялся каждый сустав. Когда появилось солнце, пробовали открывать иллюминаторы в его каюте, но он чувствовал какое-то странное отвращение к дневному свету и требовал закрыть плотно окна и зажечь лампу. Ничем нельзя было отвлечь его днём от сна; ничем нельзя было заинтересовать его и развлечь; он спал целый день, отказываясь от пищи. Приходилось, как ребёнка, уговаривать скушать яйцо или бульону, грозя в противном случае не давать сладкого или не массировать ног, что ему очень нравилось».
Валериан Альбанов, «Затерянные во льдах»
Узнать подробности полярных экспедиций Георгия Брусилова и Геогрия Седова можно здесь.
Современные учёные склоняются к мысли, что команда «Святой Анны» пострадала от трихинеллёза. Мясо добытого медведя было заражено личинками и оказалось недостаточно проваренным, чтобы их уничтожить.
Впрочем, однозначной уверенности нет. Не всегда удавалось поставить больному верный диагноз и в путешествии.
Проблемы диагностики
«19 декабря. Болезни на «Фоке» усиливаются. Утром Зандер почувствовал, что ему плохо — температура прыгнула на 40°. Слег Коноплёв. Дёсны Седова кровоточат; распухли ноги, одышка, сонливость и слабость. Вполне здоровых на судне только семь человек: я, Визе, Павлов, Сахаров, Лебедев, Пустотный и Линник. У Кушакова тоже распухли десны. Кушаков убеждён, что все больны «пятнистым ревматизмом». (Очень редкая и мало исследованная болезнь.) Оставшиеся здоровыми, — на подбор — все воздерживающиеся от солонины, относятся к определению нашего ветеринара и всей его врачебной деятельности с большим недовернем. Беда в том, что лечение цинги и пурпурного ревматизма противоположны. Наши больные вместо свежего воздуха и подходящего питания получают огромные порции салицилового натра»
Николай Пинегин, «В ледяных просторах: Экспедиция Г.Я. Седова к Северному полюсу»
Отправляясь в дорогу, которую ему так и не суждено было пройти до конца, Георгий Седов не знал, что за хворь его свалила. Николай Пинегин вспоминает, как пытался отговорить капитана от отчаянного предприятия: «Я попросил Седова не торопиться с путешествием: «Поправившись и окрепнув, вам будет легче делать большие переходы», Г. Я. ответил: «Болезнь моя — пустяки. Кушаков определил лёгкий бронхит и острый ревматизм. Разве такое недомогание оправдало бы задержку?» Когда я намекнул, что «ошибки в распознаваниях болезней свойственны даже лучшим профессорам», Седов перебил меня — «Цинга? Тем более, — она страшна при неподвижности зимовки, при упадке духа. Нет, нет, мне нужно не поддаваться болезни, а бороться с ней!»
Как и от чего лечились в тропиках
Тропические острова на открытках выглядят настоящим раем, но ассортимент болезней, которые угрожают путешественнику в непривычном влажном и жарком климате, впечатляет: малярия, жёлтая и тропическая лихорадка и т.п. Кроме того, в подобных условиях гораздо тяжелее заживают обычные раны.
Малярия
«Не папуасы, не тропический жар и не труднопроходимые леса стерегут берега Новой Гвинеи. Защищающий её от чужих нашествий могучий союзник — это бледная, холодная, дрожащая, потом сжигающая лихорадка. <…> Холодная дрожь пробирает его, трясёт его. Мозг начинает изменять ему, образы, то громадные и чудовищные, то печальные и тихие, сменяются перед его закрытыми очами. Холод, мороз переходят в жар, палящий, сухой, нескончаемый… Образы переходят в какую-то скачущую, фантастическую пляску. Человек остатками чувств сознаёт, что он в руках врага»
Николай Миклухо-Маклай, «Первое пребывание на Берегу Маклая в Новой Гвинее»
Миклухо-Маклай страдал от приступов малярии в своей экспедиции на Канарские острова. Поэтому на Новую Гвинею он взял значительный запас хинина — это лекарство помогало смягчить отдельные приступы «болотной лихорадки». Хуже было, когда пароксизмы шли один за другим — принимать лекарство в разгар приступа было бессмысленно. Кроме того, большие дозы хинина вызывали звон в ушах и временную глухоту. Приходилось методом проб и ошибок вырабатывать оптимальную схему применения средства. Болезнь была не только коварной, но ещё и чрезвычайно заразной.
«Пятидневное пребывание в бухте Константина дорого обошлось команде «Изумруда»: из двухсот моряков около половины заболели «перемежающейся лихорадкой», в том числе почти все офицеры. Судовой врач гасил её приступы большими дозами хинина. Но когда клипер в середине января 1873 года подошёл к северомолуккскому острову Тернате — столице одноимённого султаната, — на борту всё ещё числилось 80 больных малярией. Поэтому «Изумруду» пришлось простоять здесь шесть недель, пока «лихорадка» не пошла на убыль»
Дмитрий Тумаркин, «Миклухо-Маклай»
Раны и нарывы
Миклухо-Маклай разбирался не только со своей малярией, но и с болезнями двух своих слуг. Особенно ему пришлось повозиться с юношей-полинезийцем Боем, у него «появилась болезнь, которую Николай Николаевич диагностировал как «опухоль лимфатических желёз в паху». Болезнь быстро прогрессировала. Бой стонал день и ночь; он лежал на полу, корчась от боли, отказывался принимать пищу. Миклухо-Маклай в меру сил старался помочь юноше: вскрыл и обработал большой нарыв, образовавшийся в паху, давал ему морфий как обезболивающее средство. Но в начале декабря стало ясно, что дни Боя сочтены».
Антисептических препаратов не было, если приходилось справляться с серьёзными нагноениями, использовались припарки из льняного семени — таким образом Миклухо-Маклай сумел помочь своему другу-папуасу Тую, которому на голову упало дерево, нанеся глубокую рваную рану.
Как и от чего лечились в горах и предгорьях
Тиф
Исследователей Тянь-Шаня, Памира и Приамурья подстерегали свои опасности: в траве скрывались клещи — переносчики тифа, можно было подхватить холеру, напившись некипячёной воды… Да и просто простудиться, особенно зимой.
Николай Пржевальский умер в горах Тянь-Шаня, заболев на берегах реки Чу. 23 октября 1888 года в газете «Петербургский листок» появилась печальная новость: «Телеграф принёс нам известие, что в городе Каракол умер от возвратного тифа известный нам путешественник и исследователь стран Центральной Азии, генерал-майор Николай Михайлович Пржевальский, выехавший в середине августа из Петербурга с целью предпринять пятое своё путешествие — на этот раз в глубину Тибета и в священную столицу буддизма — Хлассу (Лхассу)… » Среди версий о причине гибели путешественника — брюшной тиф, лимфогранулематоз (онкологическое заболевание лимфатической системы), яд. Последняя связана с предположением, что таким образом Англия воспрепятствовала проникновению России на Тибет, но строго говоря, критики не выдерживает.
И всё же, возможно, отравление было — при использовании народного средства, созданного на основе волчьего аконита, известного также как иссык-кульский корень.
«Пржевальский заболел. Дед хотел лечить его. Но он считался «туземцем» и ему не разрешили. Потом Пржевальский сам попросил у него лекарство, потому что знал про иссык-кульский корень, который лечит «кельте» (название тифа у тюркских народов — авт.). Это растение очень ядовито и, применять его можно только по строгому рецепту. Дед принёс лекарство и отдал доктору, предупредив об осторожности. Но доктор ошибся в дозировке, потому что дед отмерял порции по своему методу, а доктор по своему. Эта неразбериха в весовых долях и стала роковой. Если бы не ошибка врача и деда, всё было бы по-другому»
Александр Крячун, «Последний привал (Загадка гибели Пржевальского)»
Настойка из аконита исстари использовалась киргизами как обезболивающее, антимикробное и противолихорадочное средство — такие симптомы характерны для тифа. Поскольку растение очень ядовито, при его употреблении требуется величайшая осторожность.
Кстати, в дневнике Пржевальского за пару месяцев до смерти появилась запись о другом отравляющем веществе: «Мышьяк уменьшал в приёмах с 1 по 26 августа с 14 до 3-х капель». В то время считалось, что мышьяк «улучшает кровь» и повышает выносливость, — видимо, таким образом путешественник готовился к высокогорной экспедиции в Тибет.
Лихорадка (что бы это ни значило)
Диагноз «лихорадка» в прошлые века ставили во множестве самых разнообразных болезней, от сильной простуды до малярии, поэтому установить однозначно, с каким недугом столкнулся тот или иной путешественник, непросто. Лечились по своему разумению — подручными средствами.
Когда «русский Робинзон» Сергей Лисицын нашёл на берегу Охотского моря двух потерпевших кораблекрушение, один из них — восемнадцатилетний юноша Пётр — страдал от жестокой лихорадки. Лисицын, «поджарив в плошке столовую ложку соли, захваченной с корабля, распустил её в стакане кипящей воды и, остудив, дал выпить Петруше натощак. От этого лекарства лихорадка больше не возвращалась. Об этом простом средстве Лисицын слышал от тётки». Использовал он и другие народные методы.
«Между тем в воздухе запахло весной и снег заметно таял. Но Лисицын не чувствовал радости. На следующий день его опять била лихорадка: озноб, жар, нестерпимая головная боль… Больной накопал корней шиповника и, сделав из них крепкий отвар, выпил в течение дня три стакана. Лихорадка прекратилась, а спокойствие и хорошая пища восстановили силы»
Николай Сибиряков, «Русский Робинзон Сергей Лисицын»
Подробная история «русского Робизнона» здесь.
Использование растений в медицинских целях, пожалуй, всё же наиболее понятный для нас способ лечения. Некоторые мы используем до сих пор. Некоторые давно забыли…
Невероятно, но факт…
Один из важнейших экспортных товаров со времён Алексея Михайловича до 60-х годов XIX века — корень ревеня. По ценности он шёл следом за пушниной, пенькой и лесом. Что примечательно, на Руси его не выращивали, а ввозили из Бухары и Китая, затем за большие деньги продавали в Европу. Существовала государственная монополия на продажу ревеня. Анна Иоанновна даже ввела смертную казнь за её нарушение. За пуд (16 кг) ревеня получали до 400 рублей серебром. На эти деньги можно было купить 260 бутылок шампанского, 25 600 килограммов хлеба или 12–16 взрослых крепостных.
За что же ревень так ценился? Его применяли как слабительное и жаропонижающее средство, а также для очищения печени, при кожных высыпаниях и геморрое.
У наших предков любого сословия в сундуках хранился ревенный порошок. Обычно его продавали и хранили в деревянных коробочках со сдвижной крышкой. Сам порошок желтоватого цвета применяли для лечения «тяжести» в животе и запоров.
К счастью, медицина не стоит на месте. Врачи говорят, что обычного пенициллина было бы достаточно для того, чтобы спасти жизнь Пушкину. Но его в 1836 году не изобрели… А представьте, что могли бы совершить Пржевальский, Седов, Беринг, если бы медицина была чуть лучше. Но тем значительнее подвиг этих людей. Гораздо труднее идти в экспедицию и знать, что, случись что, тебе никто не поможет.
[1] О плавании корветов «Рында», «Гридень» и клипера «Опричник» в 1858–1860 годах. Обзор заграничных плаваний судов русского военного флота с 1850 по 1868 год — СПб., 1872. — Т. 3.
Источник: «Русское географическое общество». Автор Ольга Ладыгина